НЕСТОР МАХНО: КАЗАК СВОБОДЫ (1888-1934)

 Александр СКИРДА

---

 

XXVII : На чужбине в Париже (1925-1934)

После долгого и беспокойного путешествия Махно оказался, наконец, в городе Париже. Он надеялся найти здесь покой и быть вне досягаемости для своих многочисленных врагов: белых русских, большевиков, украинских националистов и некоторых других менее значительных. Чтобы лучше запутать следы, он сумел получить в Берлине паспорт на фамилию Михненко. Его жена с дочерью приехали в Париж раньше, 18 сентября 1924 г., благодаря товарищам, взявшим на себя заботу перевезти их непосредственно из Польши. Вначале 27 декабря им было отказано в разрешении на проживание, вероятно из-за того, что не все бумаги были в порядке, но затем, благодаря вмешательству депутата-социалиста Поля Фора, они получили официальное разрешение на жительство во Франции. Воссоединенная семья была тепло принята Мэй Пикрэ, у которой «всегда был на плите хороший суп или кофейник с готовым кофе» для иностранных товарищей, испытавших трудности (1). Она нашла для них временное жилье и повела Махно к своим друзьям врачам, оказавшим необходимую медицинскую помощь в связи с состоянием его здоровья.

 Хотя языковой барьер создавал препятствие в общении, французские анархисты оказали Махно теплый прием. Благодаря книге Аршинова, исследованиям и статьям, опубликованным в либертарной прессе (2), они были на самом деле уже два-три года хорошо знакомы с махновским повстанческом движением.

Махно и его семья жили вначале у русских друзей в Сен-Клю, затем два месяца у Жоржа Фрике в Роменвилле, пока французский анархист Фукс не нашел им небольшую квартиру по адресу ул. Жарри № 18, в Венсенне, куда они переехали 21 июня 1926 г. Нестор работал немного помощником в литейном цеху, расположенном под № 6 на этой же улице, затем токарем на заводе Рено, но состояние здоровья вынудило его бросить эту работу. Действительно, осколки разрывной пули остались в кости его правой лодыжки, рана гноилась и доставляла ему ужасные страдания, он не мог стоять и сильно прихрамывал. Предпринятая в 1928 г. операция не была успешной, и только его отказ воспрепятствовал ампутации. Жена Махно работала немного на обувной фабрике в Париже, затем держала небольшую продуктовую лавку, зарабатывая на этом. Один состоятельный анархист-нелегал обязался выделить Нестору небольшую пенсию, чтобы он написал свои мемуары. Нестор приступил к работе, и в 1927 г. появился первый том, во французском переводе Валецкого, посвященный 1917 г. на Украине (два года спустя он вышел на русском). Поскольку издержки на печатанье были высокими, а книга продавалась плохо, это поставило под сомненье публикацию двух следующих томов, готовых к печати в 1929 г. Они будут опубликованы только после кончины Махно (3).

Состояние здоровья Нестора ухудшилось еще более из-за обострения туберкулеза, болели многочисленные раны. Врач Люсиль Пельтье, либертарная феминистка, которая его лечила, рассказывала потом, что его тело было буквально все покрыто рубцами. Жена Махно была вынуждена через некоторое время переехать на новую квартиру, чтобы дочь не заразилась туберкулезом от отца. Нескольким махновцам удалось «проделать дыры» в чекистских сетях, перейти границу и перебраться жить поближе к Нестору. Один из них, Василий Заяц, уроженец Гуляй-Поля, так плохо переносил эмигрантскую жизнь, что в отчаянии 1 октября 1926 г. покончил собой, пустив себе пулю в голову прямо в комнате у Махно.

К счастью, его старый товарищ Петр Аршинов переселился с женой и сыном в тот же дом. Вместе они, наконец, осуществили проект - выпестованный пятнадцать лет назад в Бутырской каторжной тюрьме, - они начали выпускать на русском языке анархо-коммунистический теоретический журнал «Дело труда», отличный по своему уровню и выходивший раз в два месяца, начиная с 1925 г.

Махно публиковал в нем по статье почти в каждом номере на протяжении более трех лет. Усилия издателей журнала воплотились в выработке проекта организационной Платформы анархистского движения, в которой они хотели извлечь уроки из участия анархизма в русской революции, слабость которого, по их мнению, объяснялась слабостью традиционного либертарного течения, а именно, отсутствием согласованности и спаянности. Со своей стороны, они предложили заново четко определить основные принципы анархо-коммунизма и структурировать практически движение, которое на него ссылается, в коллектив, действующий в тесной связи с трудящимися массами. Этот проект стал пищей для хроники в международных либертарных кругах того времени. Обсуждение среди русских анархистов было бурным, противники во главе с Волиным усматривали в этом проекте попытку «большевизировать» анархизм: несколько смехотворный упрек в адрес людей, которые сражались с оружием в руках против ленинцев и заплатили за это очень дорого своим физическим и моральным существованием. (4)

Во время собрания по обсуждению проекта Платформы, 20 марта, в зале кино­театра «Ле Роз» в Э-ле-Роз помещение было окружено полицией, встревоженной полученной «внутренней информации» об этом собрании, объединившем русских, поль­ских, болгарских, итальянских и даже китайских анархистов. Предполагая, возможно, существование широкого международного заговора, французские жандармы схватили участников. Арестованный во время облавы Махно был осужден на высылку из страны 16 мая. Ходатайство активного анархиста-антимилитариста Луи Лекуэна, обратившегося к префекту полиции Шиаппу, с которым он был знаком вследствие многочисленных собственных арестов, позволило отложить выдворение при условии соблюдения абсолютного политического нейтралитета на протяжении испытательного срока в три месяца, начиная с 19 октября 1927 г. Генеральный советник и мэр-социалист Сюрэсна, Анри Селье, также вмешался в дело, выступив в качестве гаранта Махно.

В это время один драматический инцидент привлек всеобщее внимание к Нестору. 25 мая 1926 г. был убит лидер украинских националистов Петлюра, также находившийся в изгнании в Париже. Автор покушения, еврейский украинский анархист Самуил Шварцбарт, между прочим, близко знакомый с Махно, потерял многих членов своей семьи во время антиеврейских погромов на Украине и, считая Петлюру ответственным за эти убийства, застрелил его из револьвера. По свидетельству, которое мы получили от болгарского анархиста Киро Радева, Шварцбарт накануне своего поступка пришел посоветоваться с Махно, и сообщил ему о своем решении. Нестор попытался его разубедить, сказав, что анархисты ведут борьбу против принципов, а не против людей, и по его сведеньям нельзя возлагать на Петлюру вину за погромы, так как он их всегда осуждал и среди его сторонников, даже в его правительстве, были евреи (Арнольд Маргулин, украинец еврейского происхождения, был даже руководителем украинской национальной миссии при Антанте). Все это оказалось напрасным, Шварцбарт осуществил свой план. Отметим, что его адвокаты Анри Торрес и Бернар Лекаш специально поехали в Россию, чтобы собрать документы, подтверждающие ответственность Петлюры за погромы. Однако большевики, несмотря на их большой желание поставить в неловкое положение политического противника, оказались неспособными предоставить им такие свидетельства.

Воспользовавшись всей этой шумихой, один неразборчивый литератор, Жозеф Кессель, также русский еврей по происхождению, опубликовал бредовый роман, озаглавленный Махно и его жидовка, где Нестор представлен отвратительно жестоким типом, дегенератом и кровавым убийцей, которого, несмотря на все, до такой степени тронула красота и любовь юной еврейки, что он готов был повести ее под венец и осуществить мечту своей жизни: повенчаться с ней в церкви и, тем самым, привести ее в лоно православной веры! Труднее было придумать что-либо более глупое и ничтожное, но писака Кессель, готовый на все, чтобы привлечь внимание к своей маленькой персоне, претендовал на то, что его рассказ настолько же правдив «как и документы, на которых он основан», и что «автор, с каким бы материалом он не работал, историческим или воображаемым, имеет право на выбор фабулы, композиции и направления повествования (5)». «Документ», на который ссылается Кессель - это опубликованный в 1922 году рассказ белого офицера Герасименко, достаточно сомнительный, так как его автор был уличен в шпионаже в пользу большевиков в Праге в 1924 году и выдворен из Чехословакии. Опубликованный в одном русском белом журнале в Берлине, этот «рассказ» имел, вероятно, цель опорочить Махно, интернированного тогда в Польше и облегчить его выдачу. Герасименко утверждал в нем, что Махно вступил в союз с Врангелем и приписывал Нестору следующее высказывание: «В России есть место только для монархии или для анархии!».

Приняв во внимание возмущенные отклики на свой «роман», Кессель слегка подкорректировал линию прицела во втором издании в 1927 г. Теперь он пишет в предисловии, что «придумал конфликт, казавшийся ему наиболее соответствующим, чтобы рельефно показать историческую фигуру и атмосферу, которые он хорошо знал». Он также сообщает, что узнал о том, что Махно живет в Париже, и «даже адресовал ему угрозы за то, что он отважился изобразить его с натуры, исказив при этом, по его мнению (7)». Кессель, таким образом, представлял себя как человека большого мужества, «отважившегося писать с натуры» - еще один рекламный трюк, которым автор не преминул воспользоваться, тогда как Махно, связанный угрозой выдворения, не располагал подобными средствами для выражения своего мнения. Что касается самого «текста», Кессель оставил его прежним и подписал, не изменив даже запятой, ссылаясь еще на один источник: на некого Арбатова, описывавшего в одном русском монархистском органе «подвиги» Махно под таким же соусом, как Герасименко (8).

Для Махно опасность представлял тот факт, что Кессель рисковал ввести в заблуж­дение неискушенных читателей и что в эмоциональной атмосфере, господствовавшей тогда в еврейских кругах Европы, какой-нибудь неуравновешенный человек, следуя по стопам Шварцбарда, организует покушение и на него. Ввиду такого почти неприкрытого призыва к убийству Махно вынужден был несколько раз выступить в печати по поводу погромов; он опубликовал «Обращение к евреям всех стран» в газете Ле Либертер (у него не было, как у Кесселя, выходов на «большую прессу»), призывая их привести ему конкретные примеры погромов, имевших место по вине махновского движения. Примеров не последовало по той простой причине, что таких погромов никогда не было, как мы это покажем ниже. 24 июня 1927 г., клуб Фобур организовал по этому поводу дискуссию в зале научных обществ. Махно выступил на ней, чтобы рассказать «правду о погромах на Украине» и объяснил, как он сам защищал евреев в районе своего влияния. Многие другие русские и украинские анархисты еврейского происхождения поддержали его и призвали к порядку присутствовавшего там Кесселя, который в свою защиту не нашел ничего другого, кроме «права писателя на вымысел». На этом дело «Кесселя» завершилось (9). Убийство Петлюры и ссора, разгоревшаяся вокруг Махно, были на руку Москве, которая большего и не требовала от стран, принявших ее заклятых врагов.

 

12 июля 1927 г. Махно присутствовал на банкете, организованном Международ­ным комитетом защиты анархистов в честь освобождения испанских анархистов Асказо, Дуррути и Жовера. Он произнес речь на русском языке, которая синхронно переводи­лась присутствующим. После банкета была назначена встреча с Асказо и Дуррути. Она состоялась в комнатушке Махно и длилась несколько часов в присутствии Жака Дубинского, русского двуязычного анархиста, который переводил, когда Махно не мог достаточно хорошо объясниться на своем плохом французском. Испанские анархисты приветствовали в лице Махно «всех революционеров, которые боролись за воплощение анархистских идей в России» и воздали «должное богатому опыту Украины». Махно ответил, что, по его мнению, условия для «революции с явно выраженным анархистским содержанием» будут лучше в Испании, чем в России, так как там есть «пролетариат и крестьянство, которые имеют революционные традиции и политическая зрелость которых проявляется во всей полноте. Пусть ваша революция произойдет вовремя, чтобы я имел удовольствие увидеть живым анархизм, обогащенный русским опытом. У вас в Испании есть чувство организованности, которого нам в России не хватало, а организованность - это то, что обеспечивает глубинный триумф всякой революции». Он выразил надежду, что махновский опыт, которым он делился на протяжении нескольких часов с испанскими друзьями, будет учтен. На прощанье Махно сказал им с оптимистической улыбкой: «Махно никогда не отказывался от борьбы; если я буду еще жив, когда вы начнете вашу борьбу, я буду с вами (10)».

 

В это время Махно действительно плохо себя чувствовал, как морально, так и физически. Он страдал от ран и от обострения туберкулеза. С другой стороны, обсуждение проекта Платформы выродилось в ссору, и отношения с ее противниками становятся напряженными, особенно, с их глашатаем Волиным. Это важный вопрос, заслуживающий прямого освещения, так как Волин - заметная фигура в русском анархистском движении, особенно осенью 1919 г. более чем два месяца он был председателем махновского Военно-революционного Совета. Он подвергся преследованиям со стороны большевиков и в ноябре 1920 г. после разрыва союза Москвы с Махно был арестован. Во время съезда Красного Профсоюзного Интернационала в 1921 г. делегаты от французских и испанских анархо-синдикалистов выступили в его поддержку, после определенных трудностей Ленин и Троцкий снисходительно согласились выдворить его вместе с девятью другими видными анархистами и их семьями. Затем Волин пребывал некоторое время в Берлине, потом устроился в Париже, где он уже жил раньше, до 1914 года. Он развернул активную деятельность, чтобы рассказать правду о ленинском режиме, выступая с лекциями по стране, публикуя статьи в международной либертарной прессе, поскольку отлично владел несколькими иностранными языками. Он был очень хорошим пропагандистом и исключительным оратором: за время русской революции он прочел более сотни лекций. Он испытывал вследствие этого некоторое чувство превосходства по отношению к «практикам» и несколько присматривал за «чистотой» либертарных принципов, хотя сам стал анархистом недавно: в эмиграции до 1914 года, познакомившись с Кропоткиным. Волин резко обрушился на проект организационной Платформы Дела Труда, противопоставляя ей анархический Синтез, проповедуемый Себастьяном Фором, некий симбиоз трех фундаментальных тенденций анархистской доктрины: индивидуализма, синдикализма и коммунизма. Тогда как анархо-коммунизм, по мнению Махно, Аршинова и их товарищей основывается на унитарной концепции классовой борьбы, включающей синдикализм, как средство, и соблюдение прав личности, как цель. Эти две концепции противостоят друг другу, не являясь антагонистическими, и, если бы не контекст, возникший из-за поражения русской революции и жизни в изгнании, спор не был бы настолько ожесточенным и эмоциональным. Отношение между этими двумя лидерами испортились, когда в 1927 г. появилась официальная книга Кубанина о Махновщине, в которой приводится протокол допроса Волина чекистским следователем во время его пленения в декабре 1919 г. Волин там разоблачает «злоупотребления» махновской службы разведки, которая почти приравнивается к ЧеКа, и сообщает о своих «конфликтах» по этому поводу с Махно (11).

 

Махно вскоре дал ответ Кубанину в брошюре, где он попутно касается «дела» Волина. Он объяснил, что тот неоднократно обращался в махновскую контрразведывательную службу; так, когда он попал в плен к красной армии по дороге в Кривой Рог, чтобы выступить там с лекцией, его сопровождал один из командиров и лучшие бойцы этой службы. Затем, ему не на что жаловаться, так как он сам предпринимал рискованные инициативы, как, например, когда он прибыл увидеться с Махно, во время оккупации Екатеринослава, в сопровождении большевистского руководителя по фамилии Орлов, чтобы получить мандат на обыск и конфискацию в пользу областного партийного комитета имущества одного русского аристократа, сбежавшего к Деникину. Махно категорически отказался и отругал Волина за политическую непоследовательность (12). Дело на этом бы кончилось, сор из избы никто бы не выносил, но неизвестно какая муха укусила Волина, и он опубликовал спустя более года брошюрку «Разъяснения», в которой упрекает Махно в желании «свести некоторые личные счеты с ним», проявляя при этом такие черты своего характера, как «недоброжелательное отношение его к интеллигентам, подозрительность и злобность его натуры [sic!]». Он отрицает все, что Кубанин ему приписывает, объясняется по поводу своего «плена», заявляет, что его тогда не интересовало, сопровождали его сотрудники махновской контрразведывательной службы или нет, так как он был болен тифом; он также не припоминает своего демарша, предпринятого вместе с большевиком Орловым, дает понять, что Махно путает его с кем-то другим, признает, однако, что ему случалось предпринимать совместные действия с большевиками, которые его использовали в качестве посредника в переговорах с Махно и, во всяком случае, рассматривает этот факт как вторичный. Наконец, он рассказывает о своей помощи Махно, когда тот сидел в «мышеловке» в Данциге в 1925 г., и завершает утверждением, что от упреков Махно в его сторону остался «черный дым злобы и клеветы... Кому и зачем он нужен (13)?»

 

По словам одного из его собственных украинских товарищей-анархистов, Марка Мрачного, Волин считался «неглубоким мыслителем (14)», но здесь он показал себя особо непоследовательным, подливая масла в огонь и одновременно спрашивая, зачем это нужно. Во всяком случае, через месяц последовал ответ Махно, также в виде брошюры, расставивший точки над i. Махно объяснил, что Волина специально сопровождал товарищ Голик и отряд из двадцати очень надежных бойцов из службы махновской разведки, и только по собственной глупости Волин не только сам попал в плен, но из-за него попали в плен несколько человек из сопровождения. Что касается демарша, предпринятого вместе с Орловым, нет, он его не перепутал ни с кем другим, речь шла именно о нем. По поводу своего якобы имевшего место «недоброжелательного отношения к интеллигентам» Махно замечает, что и здесь Волин, не стыдясь, как подобает людям его типа, лжет. «Все годы моей революционной деятельности я ценил и ценю подлинных интеллигентов, особенно в наших анархических рядах. И ненавижу я лишь негодяев среди них. А таковых различать я могу». Кроме того, Махно нечего сводить счеты с Волиным, так как это можно сделать лишь с товарищем, а «после встречи с ним здесь за границей, я его просто не считаю товарищем». Наконец, с Волиным его противопоставляют не личные причины, хотя его поведение во время бегства с Данцигской «мышеловки» было самым неприглядным и ему нечем «хвастаться», а «вранье и трусость того, кто был некоторое время председателем совета махновцев (15)». С этого момента Махно относится с постоянной неприязнью к Волину, который ему отплатил тем же в своем посмертно изданном труде Неизвестная революция, где он приписывает Нестору серьезные личные недостатки, как мы это увидим в следующем разделе.

 

Можно было бы отнести эту ссору на счет полемики, вызванной обсуждением организационной Платформы Дела Труда, или трудностей эмиграционной жизни и усиления социального неравенства между интеллектуалом-идеологом Волиным и крестьянско-рабочим активистом Махно, или же говорить о противоположности их характеров, о неуместной чувствительности, все это имело под собой почву, но было и другое. Махно очень хорошо понимал, что мишенью для нападок со всех сторон, как тех, кто должен бы быть самым близким, так и открытых врагов, был не он сам, а все движение и память его погибших товарищей. Именно поэтому Махно не мог допустить никакого неуважения к себе, ни к своим боевым товарищам, к которым Волин явно относится с некоторым пренебрежением, забыв о тех, кому было поручено его охранять и кто заплатил за это дорогой ценой. Он также не мог принять легковесное отношение Волина к своим собственным обязанностям, тогда как Махно лично настоял на его назначении председателем Военно-революционного Совета повстанцев, в октябре 1919 г. Он, разумеется, не сделал бы этого, если бы знал настоящую личность Волина, ту, которая проявилась в нем со времени эмиграции - пишет теперь Махно.

 

В этом плане защита против всяких атак и критических выпадов становится для него почти навязчивой идеей; по малейшему из видимых отклонений сыпались комментарии, и ему приходилось объясняться и оправдываться. Рассмотрим два примера, которые иллюстрируют такую предупредительность его «друзей». В первом случае, Махно присутствовал на праздновании Х-й годовщины Октябрьской революции в зале Гранд-Ориан (франкмасонском) на улице Кадэ в Париже, под покровительством русских «попутчиков» большевиков. Он пошел туда в качестве оппозиционера; нашлись, однако, простодушные люди, утверждавшие, что он был туда приглашен советским посольством, и что он собирается присоединиться к коммунистической партии! Ему пришлось опровергать в Деле Труда, эту наглую интерпретацию (16). Во второй раз, Махно опубликовал статью «Советская власть, ее настоящее и будущее» в журнале Борьба, который издавал украинский большевистский перебежчик Григорий Беседовский; тогда он натолкнулся на критику Аршинова и Чикагской группы русских анархистов! Ему пришлось расставить все по местам, заявив, что он достаточно взрослый, чтобы знать, что он должен или не должен делать, и что ему «няни не нужны: я освободился от них десятки лет тому назад, и успел много лет побывать няней для других, в том числе и для самого Аршинова (17)».

 

Впрочем, отношения этих двух товарищей стали более холодными, так как Аршинов слишком олицетворял, по мнению Махно, обсуждение Платформы, написанной ими совместно. Тем более, что то Аршинов, то Волин представлялись Кубаниным и советскими авторами, или даже «друзьями» анархистами, как его духовные «учителя»; одни это делали, потому что хотели любой ценой приуменьшить роль крестьян в движении, подчиняя его или рабочим, или интеллигентам, другие -потому что Махно, почти «неграмотный», не смог бы сам сочинить, и тем более отредактировать, без опытного писателя, свои многочисленные сочинения. Это последнее утверждение было формально опровергнуто Идой Мэтт, секретарем-машинисткой Махно и группы Дело Труда. По ее словам, Махно был очень требователен к форме, и насколько он прислушивался ко всем подсказкам и советам, настолько он дорожил правом решать, где поставить наименьшую запятую в его писаниях (18). Впоследствии Мария Гольдсмит, старая кропоткинка, оказывала ему такую же услугу до своего самоубийства в 1933 г. (19) Рассмотрим в этой связи «литературную продукцию» Махно во время первых лет его изгнания.

 

На протяжении 1926-1929 гг. Махно опубликовал серию статей и текстов большой важности, как в историческом, так и в теоретическом плане. Если принять во внимание написание трех томов его Воспоминаний, этот период можно считать очень плодотворным, хотя он остается, в общем, незаслуженно недооцененным или попросту неизвестным. Махно приводит некоторое число важных деталей и уточнений, касающихся движения, в частности, черного пиратского флага с черепом и скрещенными костями, который приписывают на некоторых фотографиях махновскому движению, он уточняет с иронией, что ничего подобного не существовало (20), или по поводу обвинений в антисемитизме, в ответ на которые он многократно приводит обстоятельные опровержения; как и о природе и смысле махновского движения и т.д. В этом плане, в частности, важен его ответ Кубанину с многозначительным заглавием Махновщина и ее бывшие союзники: большевики. Теоретический вклад Махно в разработку либертарного коммунизма не менее значителен: статьи о государстве, о национальном вопросе, о революционной дисциплине, о защите революции и о революционной организации. Он подверг также резкой критике большевиков, обнажив их противоречия и ложь: «Идея равенства и большевики», «Как лгут большевики (правда о матросе-анархисте Железняке)», «Открытое письмо русской коммунистической партии и ее центральному комитету (по поводу Бэлы Куна и второго соглашения)», «В память о Кронштадтском восстании», «Великий Октябрь на Украине» и «Крестьянство и большевики». Он публиковал Призывы к солидарности с русскими анархистами, которых преследовали в СССР, в поддержку анархистского Черного Креста, Музея Кропоткина в Москве и т.д. Он следил также за актуальными международными политическими событиями и высказывал свое мнение по их поводу: «Мировая политика Англии и задачи революционных трудящихся».

 

Упомянем также статью о крестьянстве и большевиках, где он устанавливает социально-экономические различия, достаточно хорошо известные впрочем, между богатыми крестьянами, кулаками, средними крестьянам, середняками, бедными крестьянами, бедняками, и сельскохозяйственными поденщиками, батраками. Большевистско-сталинская политика развития сельского капитализма стремилась на протяжении 1920-ых годов свести эти категории только к двум крайним: кулаки и батраки, в ущерб подавляющему большинству крестьянства. По этому поводу известно, что с 1929 года по 1934 эта политика усилилась так, чтобы полностью лишить крестьян земли. Это осуществлялось ценой самого большого холокоста нашего столетия, на который до сих пор мало обращают внимания, так как это «псевдораскулачивание» стоило от десяти до пятнадцати миллионов жертв, по достоверным оценкам наблюдателей. Заметим, что здесь речь шла о настоящем эпилоге гражданской войны, так как этот геноцид коснулся особенно регионов России, Украины, Дона и Волги, которые были тогда самыми большими противниками нового режима. Что касается результатов этой безумной войны против людей, обрабатывающих землю, они были чрезвычайно ретроградными: кулаки, составлявшие раньше незначительное меньшинство, были заменены на государство-кулак, тогда как выжившие в этой бойне, перекрещенные на колхозников, а именно, сельскохозяйственные рабочие, стали по своему статусу настоящими государственными рабами. К сожалению, Махно не мог располагать достаточной информацией об этой преступной политике Сталина и его приспешников, что объясняет, почему его статья утратила актуальность.

 

В своем «Открытом письме Центральному комитету русской КП», появившемуся в 1928 году, Махно выражает свое возмущение по поводу лживой версии об его отношениях с Бэлой Куном во время второго соглашения с Красной армией в сентябре 1929 года. В статье Как лгут большевики Махно проливает свет на другой исторический момент. Он восстанавливает правду о матросе-анархисте Железняке, том самом, который разгонял Учредительное Собрание в январе 1918 года. Махно оправдывает этот акт и объясняет, что Железняк, матрос Черноморского флота и делегат от Кронштадта, сыграл одну из самых активных ролей в 1917 году. Махно сожалеет только о том, что горячий матрос, располагая большим доверием своих товарищей, не использовал его, чтобы разогнать заодно Ленина и его «Совет Народных Комиссаров; это было бы исторически необходимым и помогло бы вовремя разоблачить душителей революции». В краткой статье о «Политике Англии» он бичует английский империализм и излагает идею, согласно которой невозможно противостоять его планам против революции и СССР, исходя из того, что в этой революции «не существует ни свободы слова, ни собраний, ни прессы, ни независимых организаций трудящихся». Следовательно, им нечего защищать до тех пор, пока будет существовать это нарушение справедливости по отношению к их правам быть свободными и ответственными».

Упомянем еще «Призыв за анархистский Черный Крест», где Махно настаивает на необходимости помогать анархистам, которых преследуют за их идеи в мире и, в частности, в СССР.

Все эти статьи были опубликованы на русском языке в журнале Дело труда, некоторые переведены и появились в свою очередь в Ле Либертэр (21). Короче, борьба для Махно продолжается, только саблю заменило перо. Что касается положения во Франции, поскольку над ним висела дамокловым мечом угроза выдворения при малейшей попытке вмешательства во внутреннюю политику, Махно был вынужден ограничиться теоретическим и организационным планом и избегать появления на политических собраниях и митингах.

 

Следует особо выделить эту политическую активность, так как она осуществлялась в тяжелых условиях: физические страдания, растущая моральная изоляция и материальная нестабильность. Болгарский врач-анархист Балев, побывавший в Париже, пригласил его жить на юг Болгарии, в Долину Роз, в Казанлык. Махно отказался, поскольку там прочно обосновались русские белогвардейцы, располагавшие официально разрешенными военными подразделениями, которых ему следовало опасаться. Он занимался мелкими малярными работами; вместе с Аршиновым и несколькими товарищами занялся сапожным ремеслом, изготавливая плетеную женскую обувь, занятие очень распространенное в русской эмигрантской колонии в Париже, пока какой-то фабрикант не произвел революцию в технике, подорвав тем самым ремесленное производство.

 

Махно оказался, таким образом, совершенно без средств к существованию. Его жена пыталась, как могла, обеспечить потребности семьи, но она получала нищенскую зарплату, работала уборщицей и прачкой в одном очень удаленном от Парижа заведении, так как приходилось считаться с враждебным отношением русских эмигрантских кругов, как только они узнавали, кто она такая. Французские товарищи, видя материальные трудности и подорванное здоровье Махно, опубликовали в апреле 1929 г. в газете Ле Либертэр обращение «За долговременную солидарность в пользу Махно (22)», в форме регулярного сбора средств по подписке, который позволил бы выплачивать небольшую пенсию инвалиду, прозванному тогда злыми языками «живым трупом». Был создан специальный комитет, секретарем которого назначен Надо. В газете Ле Либертэр регулярно публиковался отчет. Так, на 20 июня 1929 г. собрано 7180 франков, из которых 3300 выплачено Махно, по 250 франков в неделю, что составляло скромную, но обеспечивавшую минимум, сумму. Комитет совершил грубую оплошность: только на оплату марок и отправку писем было истрачено 3880 фр.! Тем не менее, выплаты пенсии регулярно осуществлялось на протяжении более одного года, до съезда французской анархистской федерации в 1930 году, на котором поменялось большинство, и противники Платформы взяли верх над ее сторонниками. Махно, хорошо известный как страстный «организационщик», направил открытое письмо съезду, в котором подверг суровой критике «анти-платформистов», назвав их «хаотическими элементами»: «Во многих странах движение внутренне и внешне дезорганизовано и находится в разжиженном состоянии. Мы должны над этим подумать и вместе преодолеть эти трудности. Съезд в своих резолюциях должен подняться над детским лепетом тех, кто задерживает развитие нашего движения (23)». Разумеется, такое отношение не прибавило ему симпатий со стороны нового большинства. С июля 1930г. они объявили, что Ле Либертэр «прекращает заниматься сбором средств; тем, кто желает продолжить, предлагалось адресовать пожертвования непосредственно Махно по адресу Н.Михненко, ул. Дидро № 146 в Венсенне». В следующих номерах газета еще опубликовала отчеты о полученных в промежутке средствах и повторила предложение направлять деньги непосредственно заинтересованному лицу. В июне 1931 г. в пользу Махно был организован праздник, но после вычета организационных и других расходов от собранной суммы мало что осталось. Таким образом, за исключением нескольких русских, болгарских, испанских и французских анархистов, которые его не забывали, Махно больше не мог рассчитывать на солидарность парижских анархистов из газеты Ле Либертэр. Однако, несмотря на невозможность вернуться на Украину и продолжить борьбу, прерванную в 1921 г., к нему опять вернулась надежда, так как испанские анархисты предложили ему возглавить партизанскую войну на севере Испании во время революционной борьбы 1931 года. Махно заинтересовался, таким образом, испанскими проблемами и написал две статьи на эту тему. В них он настаивал на необходимости

приложить все усилия к тому, чтобы все трудящиеся Испании учли это и поня­ли момент, пропустить который в бездействии, ограничиваясь лишь словесны­ми резолюциями, значит косвенно содействовать врагам революции опом­ниться, прийти в себя и перейти в наступление на революцию и задушить ее. Для этого необходимо объединение анархических сил, создание Крестьянского Союза и федерирование его с Национальной Федерацией Труда, в которых анархисты должны работать, не складывая рук своих. Необходимо помочь трудящимся заняться у себя на местах непосредственно созданием своих местных хозяйственных и общественных самоуправлений или Вольных Советов и боевых отрядов для защиты тех социально-революционных мероприятий, которые трудящимся, осознавшим себя и порывающим цепи своего рабского положения, угодно претворить в жизнь. Так как, идя только этим путем и действуя при помощи этих средств социального действия, революционные массы трудящихся смогут своевременно, оказывать свое плодотворное воздействие на изменение той или другой нарождающейся в стране новой эксплуататорской общественной системы и победоносно развить и творчески закончить революцию. Об этом должны, по моему, позаботиться федерация анархистов и Националь­ная Федерация Труда. Для этого они должны иметь свои инициативные группы в каждом городе и в каждом селе. Они не должны бояться взять в свои руки идейное, организационное и революционно-стратегическое водительство всенародным движением на этих путях. Конечно, избегая при этом всякого союза с политическими партиями вообще и в особенности с коммунистами-большевиками, потому что испанские коммунисты-большевики, я думаю такие же, как и их друзья - русские. Они пойдут по стопам иезуита Ленина или даже Сталина. Они, чтобы утвердить свою партийную власть в стране и тот русский позор, который известен под именем лишения свободы революционных идей и исповедующих их организаций, не замедлят объявить свою монополию на все достижения революции, ибо они мнят себя, что только они могут и должны пользоваться свободой и правами на путях революции, и они предадут и союзников и самое дело революции. (24)

 

Эти предвосхищающие советы дополнены такого же направления исследованием об «истории испанской революции в 1931 г. и о роли социалистов - правых и левых - и анархистов» в 1933 г. (25)

 

В это же время Махно получил сильный моральный удар: в конце 1931 Аршинов, его товарищ и друг, с которым он был связан более двадцати лет, перешел на сторону большевиков, что вызвало между ними резкий разрыв. Как объяснить неожиданный поворот Аршинова, который еще за несколько месяцев до того писал очень интересные и резкие статьи против сталинско-большевистского режима? Четкость - кое-кто сказал бы чрезмерная твердость - его позиций в организационном споре отвернули от него симпатии многих анархистов, которых привлекло сначала предложение обновить основополагающие принципы анархо-коммунизма; таким образом, он стал «белой вороной» в международном анархистском движении. Некоторые заходили так далеко, что вспоминали о начале его деятельности в рамках большевистской партии в 1904 г., пытаясь объяснить это слишком «организационное» увлечение. Со своей стороны, подвергаясь постоянной критике за оскорбление Святых Отцов Анархии, он становился все более непримиримым по отношению к своим противникам, до такой степени, что радикально порывал с традиционным анархизмом и ратовал за четко структуриро­ванную и явно авангардистскую анархистскую «партию». С Махно, который сам был «организационником», Аршинова разделяли не разногласия, а некоторое сектантство, которое привело его к тому, что он стал рассматривать своих противников анархистов в одном ряду со своими врагами, сторонниками государства и власти. Кроме того, у Аршинова было много личных неприятностей, в частности, высылка из Франции и драматический конфликт с супругой, которая, устав от эмигрантской жизни и, тоскуя по родине, хотела вернуться в Россию вместе с сыном. Поскольку они были большими друзьями с Серго Орджоникидзе (так как сидели в одной камере двадцать лет назад), тот, став близким соратником Сталина, предложил Аршинову свое покровительство, чтобы помочь вернуться на родину, не отчитываясь при этом за прошлое. Не столько его организационный демарш, сколько личные обстоятельства объясняют, вероятно, неожиданное признание им советской власти и его возвращение в 1933 году в Москву, где он проработал в качестве корректора до 1937 года, когда его расстреляли по обвинению в попытке «восстановить анархизм в России».

 

Поссорившись с большинством русских анархистов в Соединенных Штатах, сто­ронников Аршинова, Махно оказался полностью изолированным, деморализованным, к тому же больным, он жил впроголодь, в растущей нужде. Только болгарские анархисты и несколько махновцев, без средств, как и он, поддерживали с ним контакт и помогали в меру своих слабых возможностей, хотя часто из гордости Махно отказывался принимать деньги. Он не стал из-за этого пассивным, а продолжал писать статьи для русского анархистского журнала Пробуждение, выходившего в Соединенных Штатах. Он публикует в частности «Азбуку анархизма», где с большой силой утверждает свое кредо, а также статью «На путях пролетарской власти», в которой он ставит значимые вопросы о природе и содержании большевистской власти, ее соотношении с концепци­ями Маркса и Ленина и пролетариатом, часть которого, по его мнению, особенно городская, находит свою выгоду в новом режиме в ущерб остальной части класса и крестьянским массам. Он дополняет, таким образом, «анализ многих анархистов, которые склонны утверждать, что пролетариат здесь ни при чем, его, дескать, обманула социалистическая интеллигентская каста, которая в силу целого ряда исторических явлений и логики неизбежных государственных преобразований стремится в этом процессе заменить власть буржуазии своею, и которая обыкновенно старается руководить борьбою пролетариата против буржуазно-капиталистического мира» (26).

 

Махно настоятельно советует внимательно изучать этапы русской революции и роль тех и других в этой эволюции, чтобы не повторять совершенные ошибки и получить возможность эффективно бороться с большевиками-коммунистами, предлагая ясную и четкую либертарную альтернативу. Последней его статьей стал некролог, посвященный старому товарищу Николаю Рогдаеву, который был депортирован Москвой и умер в Средней Азии. Рогдаев был пионером анархизма на Украине и в России вначале столетия. Он организовал многочисленные группы активистов и бойцов, и сам сражался в 1905 году на московских баррикадах. Рогдаев был исключительным полемистом, приводившим в замешательство своих противников эсеров и социал-демократов, перетянув, таким образом, много борцов из этих организаций к анархистам. Он долго также полемизировал с Лениным в Швейцарии и поддерживал с тех пор дружеские отношения с большевистским вождем. Во время революции 1917 г. Рогдаев обосновался в Самаре, имея намерения присоединиться к Махновщине осенью 1919 г., но присутствие Волина его в этом разубедило, так как он не мог ему простить сотрудничество с Владимиром Бурцевым - Шерлоком Холмсом русских революцион­ных кругов, который разоблачил, в частности, агента-провокатора Азефа, - и бездейст­вие, когда его совершенно безосновательно обвинили в том, что он провокатор. В 1920 году Ленин пригласил его в Москву, предложив ему, с одной стороны, убедить Махно «подчиниться» Кремлю, с другой, выполнять ответственную работу, связанную со знанием иностранных языков, в штабе красной армии на западном фронте. Рогдаев однозначно отклонил оба предложения, что ему стоило тотчас неприятностей с ЧеКа в Самаре, смягченных впоследствии, так как он получил место в системе образования в Тбилиси. Он поддерживал контакты с Делом Труда и даже посылал туда деньги. Махно принял близко к сердцу его кончину и на одном из собраний 21 января 1934 года прочел длинный доклад в память о своем друге, закончив его патетическими словами прощания:

А ты, дорогой друг, товарищ и брат мой, спи, хотя и тяжелым и безпросыпным сном, но спи спокойно. Твое дело - наше дело. Оно не умрет никогда. Обновленным, светлым, здоровым для жизни и последующей борьбы трудового человечества, она «отзовется на поколениях живых»... Вечная память тебе, друг!

Позор и проклятье тем, кто на тебя подло клеветал и кто тебя с мелочной, трусливой расчетливостью, медленно, но систематически, терзая твою душу и сердце, так долго терзал и убил.

Махно тогда не догадывался, что эти слова, включая проклятие клеветникам, могут в очень скором времени быть применены к нему самому!

 

Действительно, он находился в состоянии крайнего истощения, этот некролог был отправлен в Пробуждение только после его смерти, его супругой, которая объяснила, что он не смог это сделать сам из-за нехватки денег на оплату почтовой марки (28). Из-за недоедания туберкулез прогрессировал, разрушая его легкие, так что менее чем через два месяца, 16 марта 1934 г. Махно был госпитализирован в туберкулезный корпус больницы Тэнон. Парижские анархисты вновь проснулись и возобновили деятельность «комитета Махно», «чтобы организовать необходимую солидарность (29)». В июне Махно оперировали, но было слишком поздно, чтобы остановить фатальное развитие болезни; его положили в кислородную палатку, затем, в ночь с 24 на 25 июля, он уснул вечным сном. На рассвете 25 июля врачи констатировали его смерть. Через три месяца ему должно было исполниться сорок шесть лет.

На церемонии захоронения урны с его прахом 28 июля на кладбище Пер-Лашез, где его останки покоятся рядом с останками коммунаров, присутствовало пятьсот человек. В международной анархистской прессе были опубликованы многочисленные некрологи.

Несмотря на все эти манифестации в память о Махно, нельзя не задать себе вопрос об «ослаблении» солидарности парижских либертариев на протяжении последних месяцев его жизни. Мы обнаружили, например, вызывающие беспокойство факты в отчетах комитета в поддержку Махно: в отчете за период с 3 мая по 31 августа в разделе поступлений фигурирует сумма 4131 фр., полученная в результате пожертвований со всего мира, в частности от русских и итальянских анархистов из Соединенных Штатов, от многих французских либертариев, среди которых Жан Грав; но когда смотришь в колонку расходов, узнаешь с удивлением, что только 132 фр. были выплачены Махно, еще 100 его жене и 300 дочери, тогда как посмертная маска обошлась в 310 фр., печать для корреспонденции комитета в 74 фр., а клише газеты Ле Либертэр в 500 фр. (30)! Во втором отчете, охватывающем период с 31 августа 1934 г. по 30 сентября 1935 г., пожертвования, поступавшие по-прежнему, особенно от русских анархистов из Соединенных Штатов, а также из Еврейского Клуба Парижа, достигают общей суммы 3467 фр. Среди расходов фигурируют аванс в 1800 фр. Волину на подготовку продолжения Воспоминаний Махно, 650 фр. на барельеф Махно и мелкие почтовые расходы (31). Чтобы понять и узнать больше, мы попытались разыскать живущих еще членов этого пресловутого комитета и задали им среди других следующие вопросы: «из финансового отчета комитета в поддержку Махно, опубликованного в газете Ле Либертэр после его смерти, явствует, что имелась в наличии значительная сумма, более 4000 фр., тогда как ему было выплачено с мая 1934 г. и до кончины 25 июля всего 123 фр.; как это можно объяснить? Выплатил ли ему комитет что-нибудь между 1931 и 1934 гг.? Комитет должен был помогать жене и дочери Махно; делал ли он это?» Из четырех собранных ответов, ответ Николя Фосье представляется полным, но, к сожалению, он не смог дать объяснения по поводу бездействия комитета, поскольку отсутствовал в Париже в период, о котором идет речь (32). Остальные члены комитета уклонились от поставленных вопросов, или же, с явным чувством неловкости, ответили, что они не помнят уже эту настолько отдаленную историю. Значит, следует, по-видимому, считать, что им было легче иметь дело с мертвым символом, таким, как Махно предстает в некрологах, чем с живым человеком! Николя Фосье уточнил нам, что «ходили слухи» будто Махно часто бывал на ипподроме рядом с Венсенном, где он, кажется, играл на мелочь, которая у него оставалась после необходимых расходов на жизнь своей семьи из предоставляемой ему помощи. Поговаривали также, что он начал пить, но этого я не могу утверждать (33)». Оставим в стороне клеветнический характер этих «слухов». Подписчики, вносившие «пожертвования» не имели, конечно же, в виду, чтобы комитет следил, как Махно будет их использовать. Эти скромные деньги должны быть ему переданы, и все, а он волен их использовать по своему усмотрению, такова, по крайней мере, наша точка зрения; поэтому мы считаем, что ответственность этих «комитетчиков» велика, так как нам кажется очевидным, что если бы Махно имел в своем распоряжении больше материальных ресурсов, он не ушел бы преждевременно из жизни и смог бы участвовать в испанской либертарной революции 1936 года, к которой он готовился, и, кто знает, смог бы повлиять на нее неким образом или же погибнуть в ней, сражаясь, как два махновца из интернациональной группы колонны Дуррути.

Что касается денег, переданных Волину для «подготовки» продолжения Воспоминаний Махно, рассмотрим, как они были использованы. Первый том появился, как мы видели, уже при жизни Махно на французском языке в 1927 г. и на русском в 1929 г.; второй и третий тома были к этому моменту готовы, отпечатаны на машинке и вычитаны Идой Мэтт и Марией Голдсмидт, и требовалась только добрая воля издателя. Махно сам сообщил об этом в 1927 г. в письме к русско-украинской рабочей общине в Соединенных Штатах, высказав пожелание, что найдутся хорошие переводчики, чтобы обеспечить украинское издание (34). Пока же он опубликовал большой отрывок из второго тома в 1932 г. в русской анархистской газете Рассвет, выходившей в Соединенных Штатах, под названием Темные страницы русской революции. Незадолго до своей смерти, чувствуя, что приходит конец, он доверил все свои бумаги, в том числе рукопись этих двух томов, своему старому другу Грише Бартановскому, по прозвищу Барта, с которым познакомился на Украине еще в 1907 г. и вновь встретился в эмиграции, попросив использовать их наилучшим образом. После кончины друга, Барта пошел к анархистскому активисту доктору Марку Пьеро, чтобы попросить у него совета. Тогда было решено передать рукопись двух неизданных томов Воспоминаний жене Махно Галине Кузьменко, чтобы она сама решила, как лучше с ними поступить. Она их передала комитету поддержки, вероятно для того, чтобы собранные средства не «потерялись» полностью, который в свою очередь поручил Волину «подготовить» их к публикации и установил контакт с русскими анархистскими организациями в Соединенных Штатах по вопросу возможного издания. Другие рукописи, документы, письма, листовки и журналы Барта хранил в небольшом чемоданчике, который исчез во время обыска Гестапо - Барта был анархистом и евреем - во время войны, следовательно, эти материалы утрачены, вероятно, навсегда (35).

В 1936 и 1937 гг. второй и третий тома Воспоминаний Махно вышли из печати благодаря средствам, собранным русскими анархистами в Соединенных Штатах, под «редакцией» Волина, с его предисловием и комментариями. В чем могла состоять эта «редакция»? Мы сравнили ту часть, которая появилась в газете Рассвет, и версию, опубликованную под «редакцией» Волина, и кроме нескольких переставленных запятых и устранения нескольких лишних слов, ничего больше не нашли в волинской версии. Как сам Волин представляет это дело?

В предисловии Волин пишет «я очень сожалею о том, что личный конфликт с Нестором Махно помешал мне проредактировать первый том его воспоминаний», вышедший при жизни автора, так как он смог бы улучшить его форму изложения, что позволило бы избежать некоторых «разочарований читателей». Он добавляет, что «незадолго до смерти Н. Махно, мои личные отношения с ним несколько наладились. Я подумал предложить ему проредактировать, при его участии, дальнейшие воспоминания» и что «только смерть Махно помешала осуществлению этого проекта (36)». Эта версия совершенно не соответствует действительности, так как Киро Радев нам рассказал, что он пытался помирить Махно и Волина и рассказал Нестору, который лежал в больнице, что он ввел Волина в комитет по поддержке, на что украинский анархист ответил: «Ты мне изменил (37)!». Действительно, надо было очень плохо знать Махно, чтобы подумать, что он так легко простит прошлые грехи Волина. Волин, однако, уточняет в своем предисловии, что он удовлетворился исключительно усовершенствованием «литературной формы» текста. В этом случае его работа -корректорская, по сути, - не имеет ничего общего с тем, что понимается под «редактированием», которое давало бы основание предполагать, что Махно не умел писать! Он оправдывает свою работу следующим фактом: «для непосвященного читателя добавлю, что Н. Махно обладал лишь элементарным образованием, а литературным языком не владел и в малой степени (что, впрочем, - как уже сказано- не мешало ему иметь собственный характерный "стиль")» (38).

Несколько смущенный все же своими противоречиями, он предпочитает перейти затем к содержанию Воспоминаний Махно и похвалить их за исторический и документальный интерес, касающийся 1917 и 1918 годов. Он делится своим сдержанным отношением к критическим рассуждениям Махно по поводу пассивности некоторых русских анархистов того времени, как и преувеличения, на его взгляд, революционной роли украинского крестьянства, и он выражает сожаление, что Воспоминания завершаются концом 1918 года до того момента, когда Махновское движение достигло большого размаха. Волин обещает также издать книгу, в которой будут опубликованы все статьи Махно, появившиеся в русской анархистской прессе, и неизданные рукописи (вероятно, те, которые находились у Барты). В 1945 году, незадолго до смерти, он передал все свои бумаги и книги своему самому близкому другу Якову Дубинскому, который в 1947 году обеспечил издание его синтетического труда о русской революции Неизвестная революция. Эти документы оказались впоследствии у детей Волина. Мы имели возможность видеть их копии. В целом они представляют собой записи и наброски; именно эта разрозненность мешает до сих пор их опубликовать. Волин там повторяет свои обвинения по отношению к Махно, и, насколько можно судить, глубинная причина их личного конфликта состояла в противоположности их характеров и социального положения: Махно «никогда не сделал ни малейшего шага, чтобы установить более личные дружеские отношения с ним», и якобы питал «слепое доверие к крестьянству и недоверие ко всем другим классам общества; некоторое презрение по отношению к интеллигентам, даже анархистам».

В Неизвестной революции Волин не побоялся утверждать, что Махно «вел в Париже чрезвычайно тяжелую жизнь, как в материальном, так и в моральном плане. Его жизнь за границей было только долгой и достойной жалости агонией, с которой у него не было сил бороться. Его друзья помогали ему перенести бремя этих печальных лет заката (39)». Мы видели, что изгнание было очень продуктивным, и что только самые последние годы его жизни были очень трудными, особенно из-за некоторых из его «друзей». Решительно, Махно, который уже познал большевистских «друзей», мог бы подписаться под пословицей «Господи, береги меня от моих друзей, с врагами я сам справлюсь!».

 

¹ May Picqueray, May la refractaire, Paris, 1979, pp. 186-187.

² Группа русских анархистов, эмигрировавших в Германию, La Repression de I 'anarchisme en Russie sovietique. Paris, 1923, переведено с русского издания «Гонения на анархизм в советской России». Берлин, 1923. Le libertaire - в 1922: № 163, Angel Pestana «La legende de Makhno»; № 190, M. ne. «Nestor Makhno»; № 193, «Le mouvement makhnoviste et I'antisemitisme»; Renato Souvarine, «Makhno a la lumiere de I'anarchisme»; № 198, «Centre les forfaits prepares par les gouvernements polonais et russe (Pour Makhno)»; № 203, Voline «Donnees complementaires sur les agents bolchevistes (M. en Pologne)»; № 217. 16 mars 1923, Teslar, «Au secours de Makhno». La Revue anarchisle Teslar. «La verite sur le mouvement anarcho-makhnoviste et sur le paysan revolutionnaire Nestor Makhno», № 15. 1922.

³ Еще при его жизни, отрывок из второго тома был опубликован в Le Libenaire « Les origines de I'insurrection ukrainienne et le role des anarchistes» («Истоки украинского восстания и роль анархистов»), № 224, 5, октябрь 1929 г., и в двух следующих номерах.

⁴ См. A.Skirda, Antonomie individuelle et force collective. Les anarchistes et l'organisation, de Proudhon a nos jours, Paris, 1987, pp. 161-188 et pp. 245-341. В книге воспроизведены все тексты Организационной Платформы и приложение к ним, а также критические тексты.

⁵ J.Kessel. Makhno et sa Juive. Paris, 1926, p. 11.

⁶ К.В.Герасименко, «Махно», в «Историк и современник», Берлин, 1922, стр. 151-201.

⁷ J.Kessel. Les соеurs purs. Paris, 1927, pp. 13-17.

⁸ З.Арбатов, «Батька Махно», в ж. Руль. Берлин, 1922; перепечатано в Возрождение, Париж, 1953, № 29, стр. 102-115 и в Архив Русской революции, 1923, том 12, стр. 83-148.

⁹ Н.Махно, «Обращение к евреям всех стран», в Libertaire и Дело труда, 23-24, 1927, стр. 8-10; «Махновщина и антисемитизм». Дело труда, 30-31, 1927, стр. 15-18.

¹⁰ Рассказ о беседе см. Асказо и другие источники, цитированные в Abel Paz, Durruti. le peuple en annex. Paris, 1972, pp. 117-120.

¹¹ Кубанин. цит. соч., стр. 116.

¹² Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 41-43.

¹³  Волин. Разъяснения. Париж. 1929, стр. 3 и 12.

¹⁴ Марк Мрачный в письме Ролану Левину от 7 сентября 1970 г. Гренобль.

¹⁵ Н.Махно. По поводу «разъяснения Волина». Париж, 1929, 16 стр.

¹⁶ Дело труда. № 35, апрель 1928, «Ответы на вопросы американских товарищей».

¹⁷ Пробуждение. Детройт, № 23-27, октябрь 1932, «Н.Махно. Чикагский Клуб Прогресса и Петр Аршинов», стр. 60.

¹⁸ Свидетельство, полученное автором во время нескольких бесед в 1970-1971 гг.

¹⁹ Мария Гольдсмит. она же Мария Изидин и Мария Корн, автор многочисленных статей в русской и французской либертарной прессе и, в сотрудничестве с профессором И. Делажем, нескольких научных трудов: Теории эволюции. 1920, и других, опубликованных издательством «Фламмарион».

²⁰ Зато, полки белых офицеров дивизии Корнилова носили нашивку с черепом над двумя скрещенными шпагами!

²¹ Ср. Nestor Makhno La lutte contre I'Etat et autres ecrits, 1984. Textes traduits et presentes par A.Skirda (содержит их почти полное собрание)

²² Le Libertaire, № 198. 6 avril 1929.

²³ Рукопись письма, которое хранится в архиве Жана Мэтрона.

²⁴ Письмо испанских анархистов 29 апреля 1931 г., опубликованное в русском анархистском журнале Пробуждение, Детройт (США), июнь-октябрь 1932 г.

²⁵ Н.Махно. К истории Испанской Революции и роли в ней правых и левых социалистов и анархистов. Пробуждение, №№ 30-31, январь-февраль 1933.

²⁶ Пробуждение, № 18. 1932, стр. 45-48.

²⁷ Там же, № 52-53, ноябрь-декабрь 1934, стр. 31.

²⁸ Там же.

²⁹ Le Libertaire, № 420. 1-er juillet 1934.

³⁰ Ibid.. № 424, 19 octobre 1934.

³¹ Ibid.. № 475, 20 decembre 1935.

³² Письма автору от 24.11.1981.

³³ Письма автору от 8.10.1974 и 27.06.1981.

³⁴ Дело труда, № 29, октябрь 1927, стр. 9-11.

³⁵ К сожалению, Барта не передал эти бумаги на хранение в какую-либо библиотеку или институт, что является наилучшей гарантией сохранности. Впрочем, сам Махно был усердным читателем библиотеки Музея Войны в Венсенне (теперь библиотека Б.Д.И.С. в Нантерре).

³⁶ Н.Махно. Под ударами контрреволюции, цит. соч., стр. 3.

³⁷ Заявление, сделанное автору в 1974 г. и Михаилу Палию в 1975 г.

³⁸ Н.Махно. Под ударами контрреволюции, цит. соч., стр. 4

³⁹ Voline, La Revolution inconnue. Paris. 1947, p. 669.