Алексан др шубин

Анархистскии сoциальнии oпьит 

(oт Maхнo дo испании 1917 - 1936 гг.)

Часть I: Махновское движение на Украине 1917-1921 гг.

Глава III: Махновский район в тылу Добровольческой армии (вторая половина 1919 г.)

3. Махновский режим и его социальная политика в конце 1919 г.

Конфликт на съезде был всего лишь болезнью роста многопартийной системы в махновской "республике", в дальнейшем руководство движения было более терпимо к "реформистам". Напряженность в отношениях между махновцами и рабочими организациями не означает также, что рабочие находились под влиянием большевиков - их ораторов они иногда даже стаскивали с трибуны (85). После того, как Махно выделил на нужды страховой больничной кассы 1 миллион рублей, отношение к нему стало меняться. Теперь махновцы воспринимались как власть. Рабочие привыкли к тому, что либо предприниматель, либо государство должны платить им зарплату и организовывать производство: "Некоторые заводские комитеты пытались выяснить в штабе и в "военно-революционном совете", будет ли выплачено жалование рабочим и когда...", - вспоминает Щап (86). В ответ на аналогичный запрос железнодорожников Махно отвечал: "В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения в освобожденном нами районе, а также исходя из принципа устроения свободной жизни самими рабочими и крестьянскими организациями и их объединениями, предлагаю товарищам железнодорожным рабочим и служащим энергично организоваться и наладить самим движение, устанавливая в вознаграждение за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов, кроме военных, организуя свою кассу на товарищеских и справедливых началах и входя в самые тесные сношения с рабочими организациями, крестьянскими обществами и повстанческими частями" (87). Итак, Махно предлагал рабочим перейти на режим полного самоуправления и самоокупаемости. При этом на них накладывалась повинность обслуживать армию за умеренную плату.

Первоначально железнодорожники поддержали новую организацию труда: "Они создали железнодорожный комитет, взяли железные дороги района... в свое ведение, разработали план движения поездов, перевозки пассажиров, системы оплаты и т.д." (88) - пишет П.Аршинов. Но нежелание Махно платить за все возраставший объем военных работ ставил транспортников и металлистов на грань разорения, тем более, что состояние дорог было, по словам В.Белаша, "плачевным". Попытки "за любую цену" заставить рабочих ремонтировать мосты, не удались - не было материалов, рабочие крупных заводов разбрелись (89).

Положение рабочих было бедственным. Основными видами конкурентоспособной продукции было продовольствие и зажигалки. Кормилось большинство из 2-3 тысяч рабочих района с огородов и мелкой торговли. Рабочие районы превращались в очаги уголовной преступности (90). Помощь безработным оказывалась по двум каналам - через профсоюзы - рабочим, входящим в эти организации, и через собес - беднякам, не организованным в профсоюзы (91). Комиссии помощи бедным 29 ноября было ассигновано 5 миллионов рублей, а профсоюзам - 10 миллионов, за которые они должны были отчитаться. Комментируя эти решения, В.Белаш писал: "Это, говорят, махновская банда, умеющая грабить, убивать, насиловать?.. Это варвары диких южных степей, не имеющие в душе теплого уголка?.." (92)

В отличие от рабочих крупных производств, которые не могли развернуть производство из-за отсутствия сырья и рынков сбыта (и то, и другое было отрезано фронтами), сапожники, пищевики, рабочие по коже и другие труженики небольших производств, ориентированных непосредственно на индивидуального потребителя, быстро встроились в предложенный махновцами рыночный социализм (махновские идеологи не считали возникшую экономическую модель чем-то законченным). В этих отраслях снижалась безработица (работники по коже смогли ее и вовсе ликвидировать) (93) - постепенно расширялись масштабы обобществления производства - в начале декабря, например, пищевая промышленность полностью перешла в руки рабочих (94). В то же время в районе сохранялся и частный сектор в промышленности. Так, даже в Гуляй-поле на заводе сохранялась прежняя администрация, которая вела постоянные переговоры с профсоюзом. Труд рабочих оплачивался мукой с близлежащей мельницы, отношения с которой были установлены профсоюзом (95).

Несмотря на то, что заводчанам раздали оружие для самоохраны, махновцы то и дело "реквизировали" все необходимое им прямо в цехах. Впрочем, они расхищали остановившееся производство вместе с самими рабочими, отчаявшимися хоть что-то заработать на фабрике. Но от общероссийского экономического развала состояние района выгодно отличалось благополучным положением в сельском хозяйстве и связанной с ним легкой промышленности.

Рыночное преуспевание легкой промышленности даже вызывало критику со стороны "уравнительных" идеологов махновщины. Так газета "Повстанец" писала в анонимной статье: "Вот уж поистине, кто хорошо живет, это сапожники - никакая дороговизна им нипочем. Малейшее повышение цен на рынке перекладывается на заказчика" (96). Возникла необходимость в урегулировании денежного рынка. Пока распределительные механизмы будущего еще не были налажены, необходимо было жить в условиях товарно-денежных отношений. Но каких - в городе с разной степенью легальности ходили "керенки", "совзнаки", казначейские билеты Деникина, Петлюры, Скоропадского и т.д. Это обстоятельство, однако, не смущало, а воодушевляло махновских "экономистов". "Путь к свободе" писал, например: "Разве нельзя людям разрешить финансовый вопрос, когда денежные знаки имеются в громадном числе?" (97) Cледуя этой наивной логике, махновцы разрешили хождение любых денег. Возможно, это согласовывалось с анархо-коммунистическими планами Махно об отмирании денег посредством их обесценивания. Впрочем, рынок не был парализован, в Екатеринославе буйным цветом расцвело кооперативное движение. "Совзнаки", правда, принимал только кооператив "Продовольствие и культура".

В распоряжении махновского штаба и финансовой комиссии ВРС на 15 октября находилось 9-10 миллиардов рублей бумажных денег различной стоимости. При этом "золотой запас" (включая драгоценности) составлял 15 миллионов старых рублей (98). В результате активной социальной и внешней политики "Махновии" к 1 декабря махновская "касса" сократилась до 5 миллиардов рублей и 2 миллиона золотого фонда (99).

Социальные издержки рыночной системы заставили Махно обратиться к системе соцобеспечения. Каждому пришедшему махновский "собес" выдавал по 300 рублей (100). Эти деньги брали с "буржуазии". Очевидец событий М.Гутман вспоминает: "Махно наложил на зажиточную часть населения 25 миллионов контрибуции... и забрал из банков деньги, которые деникинцы не успели вывезти". Контрибуция и конфискованный капитал сортировался: "Махно не аннулировал никаких денег и брал контрибуцию как советскими, так и донскими. Впрочем, РВС предпочитал оставлять у себя донские, поэтому населению раздавали совденьги" (101). Такая сортировка объясняется просто - на донские деньги можно было приобрести оружие и боеприпасы. Население тоже оказалось не в накладе - через месяц пришли красные, и совзнаки не пропали.

Работы по ремонту орудий махновцы также оплачивали совзнаками (102), что не всегда нравилось рабочим. Немалую роль в этих конфликтах сыграла позиция и самих рабочих. Махновцы просто не могли сойтись с ними в ценах (103).

Армия - одна из основных потребительниц транспортных услуг, равно как и услуг машиностроителей. Но Махно не стал "вытягивать" крупное производство посредством своеобразного "военно-промышленного комплекса", когда машиностроители кормились бы преимущественно от обслуживания бронетехники. Это увеличило бы затраты на армию и вызвало бы недовольство крестьян, обеспечивавших повстанцев безвозмездно. Желая поставить всех в равные условия, Махно возмущался, когда рабочие требовали слишком высокую, по его мнению, плату за услуги: "Сволочи, шкурники и вымогатели, пытающиеся на крови и героизме моих бойцов строить собственное благополучие" (104).

В это время и Волин склоняется к мысли, что "рабочие сейчас в силу ряда условий не деятельны, робки и не революционны, и успех третьей революции зависит теперь, главным образом, от крестьянства" (105).

Витриной махновского района должен был стать Екатеринослав - один из крупнейших городов Украины. Приступая к операции по его освобождению, махновцы выпустили декларацию, в которой говорилось: "Это будет город, освобожденный повстанцами - махновцами от всякой власти. Это будет город, в котором под защитой революционных повстанцев должна будет закипеть вольная жизнь, должна будет начать строиться свободная организация рабочих в единении с крестьянами и повстанцами... Ни одного убийства, ни одного грабежа, ни одного насилия, ни одного сомнительного обыска... Вопрос нашего поведения в занимаемых местностях есть вопрос жизни и смерти всего нашего движения" (106). Взаимоотношения Екатеринослава и остального района, занятого махновцами, должно было послужить моделью для всей России (с поправкой на гражданскую войну, конечно).

К моменту занятия города повстанцами витрина была уже изрядно побита и в прямом, и в переносном смысле. Господство деникинской армии совершенно разорило город. Вот воспоминания антибольшевистски и антимахновски настроенного журналиста З.Арбатова о пребывании в Екатеринославе Добровольческой армии Деникина: "Вся богатейшая торговая часть города, все лучшие магазины были разграблены, тротуары были засыпаны осколками стекла разбитых магазинных окон, железные шторы носили следы ломов, а по улицам конно и пеше бродили казаки, таща на плечах мешки, наполненные всякими товарами... Контрреволюция развивала свою деятельность до безграничного дикого произвола, тюрьмы были переполнены арестованными, а осевшие в городе казаки открыто продолжали грабеж" (107). Это наследство "рыцарей собственности и порядка" усугублялось еще и тем, что на протяжении месяца, когда город находился в руках махновцев, он беспрерывно подвергался обстрелу и оставался на положении прифронтового. К тому же, как уже приходилось говорить, Екатеринославская промышленность была отрезана от смежников. Только с поправкой на эти обстоятельства можно говорить, что Екатеринослав стал опытом создания нового общества.

Каждую из приходящих в Екатеринослав армий жители оценивали прежде всего по грабежам. На общем фоне гражданской войны меры Махно против грабителей можно признать удовлетворительными. По свидетельству того же Гутмана "такого повального грабежа, как при добровольцах, при махновцах не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера" (108). Характерно, что, вопреки своей прежней практике, махновцы перестали освобождать из тюрем всех заключенных, ограничиваясь только политическими. Уголовникам пришлось сидеть дальше (109). Даже в деле организованного снабжениия со складов махновцы “знали меру”. Так, когда заведующих складами Я.Идашкин заявил Махно, что если конфисковать содержимое складов, то пострадает население, махновцы не тронули их, а Идашкина за смелость даже одарили шубой (110).

Проблема грабежей связана не с отсутствием дисциплины в махновской армии, а с деятельностью самого мрачного органа в махновской системе власти - контрразведки: "Но, конечно, грабежей было немало под обычным предлогом поисков спрятанного оружия. Один вид грабежа проводился с ведома и разрешения самого Махно; он касался квартир деникинских офицеров: не успевшие уйти из города и спрятавшиеся офицеры были все перебиты, а квартиры офицеров дочиста разграблены" (111). Здесь необходима поправка - Махно давал санкцию не на грабежи, конечно, а на расправу с офицерами. Контрразведка уничтожала всех, кто служил в карательных органах Деникина. Иногда Махно призывал и к уничтожению "буржуев" (112).

В своих показаниях ревтрибуналу 14-й армии руководитель ВРС Волин утверждал: "...ко мне приходили целые вереницы людей с жалобами, что заставляло меня постоянно вмешиваться в дела контрразведки и обращаться к Махно и в контрразведку. Но боевая обстановка и задача культурно-просветительской работы мешали мне глубже вникнуть в злоупотребления, по словам жалобщиков, контрразведки" (113).

Волин скромничает. Ему удавалось освобождать от наказания коммунистов (114). Несмотря на то, что Волин по характеру своей деятельности постоянно сносился с этим ведомством (115), он констатирует: "По поводу злоупотреблений, чинимых контрразведкой армии Махно и начальником ее Зиньковским, я ничего не знаю" (116). Но общий пафос "чистосердечного признания" Волина заключается в том, что для него "контрразведка была ужасом, и я делал все возможное, чтобы прекратить чинимое ею" (117).

Ясно одно - контрразведка оказалась фактически бесконтрольной. Махно и его штаб были заняты вопросами обороны и разъезжали по фронту. Волин и ВРС углубились в просветительские и экономические вопросы, судя по всему, просто не желая связываться с контрразведкой. Сам Махно признает, что ей были предоставлены фактически неограниченные полномочия: "За этой работой контрразведочные органы были уполномочены на обыски в любом доме, расположенном в зоне военного положения и почему-либо заподозренном, а также на аресты и опросы людей, в особенности, когда таковые указываются населением" (118). Естественно, что такой порядок создавал идеальные условия для доносительства, злоупотреблений и произвола.

Александровский съезд создал комиссию "в целях разъяснения и улаживания всякого рода нареканий и недоразумений между населением (и повстанцами), с одной стороны и контрразведывательными органами, с другой" (119), но реальных следов ее деятельности видно не было.

Позднее Махно признавал: "На пути деятельности контрразведочных органов махновской армии бывали иногда ошибки, за которые приходилось болеть душой, краснеть, извиняясь перед оскорбленными" (120). Но контрразведка не очень боялась неудовольствия командующего и тем более протестов разнообразных общественных организаций: "Ну так передайте своим рабочим, - уже совершенно грозно выкрикнул он, - что они как отсиживались на своих заводах, так пусть и отсиживаются, и в наши дела пусть не вмешиваются! А если будут вмешиваться в наши дела, то мы их посадим на место", - вспоминает профсоюзный активист об общении совета профсоюзов с представителем контрразведки по поводу одного ареста (121).

Несмотря на произвол и бесконтрольность, давление общественности и руководящих махновских органов не давали машине террора развернуться так, как это происходило на территориях, занятых белыми и красными. Заняв впоследствии Екатеринослав, деникинцы, по своему обыкновению, занялись подсчетом количества жертв внесудебных органов противника. За несколько дней удалось обнаружить около 70 тел (122). Подобные масштабы целенаправленного террора не оправдывают его, но, оценивая это явление, необходимо помнить о том, что такое террор гражданской войны. Мы уже приводили воспоминания З.Арбатова о пребывании белых в Екатеринославе. А вот воспоминания этого журналиста о месяце красного террора, организованного руководителем ВЧК Валявкой в Екатеринославе в мае 1919 г.: "ночами Валявка беспрерывно и торопливо расстреливал содержавшихся в ЧК. Выпуская человек по 10-16 в небольшой, специальным забором огороженный двор, Валявка с 2-3 товарищами выходил на середину двора и открывал стрельбу по этим совершенно беззащитным людям. Крики их разносились в тихие майские ночи, а частые револьверные выстрелы умолкали только к рассвету... Страшной тайной остались сотни имен тех людей, которых озверелый Валявка отправил на тот свет" (123). До такого махновцам было далеко.

"Важно подчеркнуть следующее обстоятельство: - комментирует М.Маллет, - все специальные заявления по поводу контрразведки касаются городов - Бердянска, Екатеринослава, Александровска, Никополя. Ни одно из них не затрагивает сельской местности... Часто делаются сравнения с ЧК и деникинской секретной полицией. Некоторые махновские убийства были также жестоки, как и убийства, осуществленные их врагами, но нельзя сказать, что первые осуществлялись с той же методической жестокостью, что и последние" (124).

Общая численность людей, сотрудничавшей с махновской контрразведкой, составляла около 5 тысяч человек. Такая разветвленная сеть и способности руководителей приводили к тому, что, по словам Белаша, "политические заговоры на восстание разоблачались в своей массе прежде чем они вполне созревали". Белаш писал свои воспоминания под контролем ОГПУ, и был вынужден добавить о провокациях контрразведки в некоторых случаях (125). Однако характерно, что в махновском районе действительно не удался ни один мятеж или переворот, которыми так богата история гражданской войны.

Репрессивная система махновцев действовала и против командиров, которые самовольно накладывали "контрибуцию на буржуазию в личных целях". Например, 15 октября за это был расстрелян начальник штаба бригады Богданов (126).

Эффективно действовала контрразведка и в качестве разведывательного органа - ее подпольная сеть раскинулась от Одессы до Новороссийска, информируя махновцев о передвижениях частей, состоянии деникинского тыла и доставляя другую необходимую информацию (127).

Проблема соотношения эффективного подавления заговоров и провокации наиболее остро стоит в "деле Полонского" - расстреле группы коммунистов в начале декабря 1919 г. Чтобы разобраться в этом деле, необходимо сначала осветить взаимоотношения махновского руководства с оппозиционными партиями. Все социалистические партии действовали легально (кадеты считались партией Деникина).

4-го ноября ВРС принял решение об относительной свободе печати в районе: "1. Всем, без исключения, социалистическим, политическим партиям, организациям и течениям предоставляется полнейшая свобода распространять свои взгляды, идеи, учения и мнения, как устно, так и печатно. Никакие ограничения свободы социалистического слова и социалистической печати не допустимы, и никакие преследования в этом направлении не должны иметь места.

Примечание: 1. Сообщения военного характера допускаются к опубликованию лишь при условии получения их из редакции главного органа революционной повстанческой армии "Путь к Свободе", или в Революционном Телеграфном Агентстве (Ретаг).

2. Предоставляя всем социалистическим партиям и организациям полнейшую свободу своих идей, военное командование Повстанческой Армии в то же время предупреждает все партии, что ПОДГОТОВКА, ОРГАНИЗАЦИЯ И НАВЯЗЫВАНИЕ ИМИ ТРУДОВОМУ НАРОДУ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ, ничего общего со свободой распространения своих идей не имея, РЕВОЛЮЦИОННЫМ ПОВСТАНЧЕСТВОМ НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ допущено не будет" (128).

Выходили их оппозиционные газеты - коммунистическая "Звезда", резко критиковавшая каждый шаг махновцев, правоэсеровская "Народовластие" и левоэсеровская "Знамя восстания". Активно действовали анархисты, выпускавшие официальные газеты "Путь к свободе" ("Шлях до волi") и "Повстанец" - соответственно органы штаба и культпросвета ВРC. На местах издавались газеты "Вольный Бердянск", "Вольный Александровск", "Вольное Гуляй-поле", "Вольный Мелитополь" и т.д.

Дела большевиков в условиях этого плюрализма были не блестящи - меньшевики укрепляли свое влияние среди рабочих, в ущерб большевикам (129). Но неудачи на ниве борьбы за пролетариат не смущали коммунистов - главным направлением их деятельности оставалась "борьба за войско" - эта сила понадобится, когда в район придут красные. Бывший член Екатеринославской комсомольской организации вспоминает: "При махновцах работалось легче. Была "полулегальная" работа... Наш союз принялся горячо за разбрасывание листовок среди махновских отрядов" (130). Свобода агитации есть свобода агитации, хотя содержание большевистских материалов не могло не раздражать руководителей движения: "Революционное значение повстанчества исчерпывается постольку, поскольку вместо власти рабоче-крестьянских советов оно выдвигает... власть кучки представителей военного командования, власть всякого рода штабов, комендантов и прочее и прочее," - писала газета "Звезда". "Нужно утвердить железный революционный порядок. Установить строжайшую революционную дисциплину. Положить предел бесшабашной, безвластной анархии и бессмысленной несогласованности действий, единственным результатом которой может быть только усиление контрреволюционных элементов... Идея безвластия, обеспечивающая имущим слоям деревни свободу от всякого давления со стороны пролетариата и союзной ему крестьянской бедноты, как нельзя более пришлась по вкусу деревенским кулакам и прижималам. Анархическая система организации промышленности также не могла не найти сторонников в отсталости и не вполне дожившей даже до степени капиталистической организации деревни", - писал в "Звезде" П.Горенев (131).

Махно было обидно читать подобные строки, и иногда он был готов перейти к репрессиям (132). Но как политическая система движения, так и личные качества командарма удерживали его от ударов по прессе. Она не закрывалась, хотя иногда тиражи конфисковывались как клеветнические. Анархистские издания азартно полемизировали со "Звездой". Махновские патрули спокойно относились к оппозиционным журналистам (133).

Другое, отнюдь не агитационное направление большевистской работы вызывало гораздо большие опасения у контрразведки, которая занималась, конечно, не только злоупотреблениями. Коммунисты образовали подпольный губревком, который собирал разведывательную информацию о махновской армии (134). Подпольные коммунистические организации (а ведь партия не запрещена) были организованы в пехотных и артиллерийских частях махновцев (135). Они ждали своего часа, и этот час настал в декабре, когда появление РККА стало вопросом дней. Главной опорой коммунистов в грядущих действиях был "стальной полк", присоединившийся к махновцам в августе. Командование им оставалось в руках коммуниста Полонского и его окружения. Полонский не афишировал свою тесную связь с коммунистами, хотя, как вспоминает Е.Орлов, фактически руководил ими, ставил задачу внедряться в махновские части, “расчленять армейскую массу” (136). Подрывная работа Полонского и руководимых им коммунистов несла “Махновии” непосредственную угрозу, “расчленение” не могло не снижать обороноспособность армии и была чревата коммунистическим переворотом. Однако контрразведка не дремала.

В самом конце ноября Полонской, его адъютант Семенченко, бывший председатель ревтрибунала при Екатеринославском полку Вайнер и жена (или сожительница) Полонского приехали с фронта в Екатеринослав. Здесь он провел заседание подпольного губкома и сделал доклад о подготовке перевода махновских частей в красную армию. На заседании присутствовал незнакомый человек, представившийся эмиссаром ЦК КП(б)У (137).

На следующий день Полонский на встрече с Махно был убит, а его спутники арестованы. По делу были привлечены также несколько командиров полка. Следствие выдвинуло несколько обвинений. Во-первых, махновцы "заметили, что Полонский окружил себя партийными коммунистами большевиками, что-то тайное вырабатывает, противное повстанчеству" (138). За этой невнятной формулировкой можно усмотреть только факт конспиративных собраний коммунистов, который подтверждается существованием их подпольных органов. Во-вторых, "его окружают коммунистические палачи, распинавшие махновскую дивизию в мае и июне месяцах 1919 г." (139). Здесь речь идет о Вайнере, бывшем председателе ревтрибунала, не имевшем, кстати, прямого отношения к расправам над махновцами в первой половине 1919 г.

Наиболее серьезным пунктом обвинения явились документы, захваченные у направлявшегося на север Семенченко. В этих письмах, адресованных красному командованию, говорилось, что несмотря на переименование полка в повстанческий, его командиры "все такие же как были, ждем сами знаете чего" (140). Против Полонского свидетельствовал и один из командиров Огаркин, пользовавшийся его доверием. Благодаря Огаркину контрразведка была в курсе подпольной работы коммунистов (141).

Окружение Полонского и связанный с ним подпольный губком сигнализировали РККА, что готовы поддержать ее против Махно. Контрразведка добилась также показаний о подготовке покушения на Махно, но достоверность их сейчас уже нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. По версии начальника контрразведки Голика Полонский планировал угостить Махно отравленным коньяком на вечеринке в честь приезда жены (142).

Ввиду опасности большевистского переворота и нового натиска деникинцев на Екатеринослав, обвиняемые были расстреляны 25 декабря без публичного разбирательства. Против расстрела без суда (видимо, постфактум) проголосовал ВРС. На его заседании один из командиров Голик заявил о необходимости расстреливать всех коммунистов, на что получил ответ: "если вы их будете расстреливать, то армия расстреляет вас" (143). Против расстрела выступали также анархисты-идеологи и часть командиров - Аршинов, Волин, Алый, Чубенко и возможно Белаш. Но старое окружение Махно из Гуляй-польцев на совместном заседании ВРС и комсостава 25 декабря настояло на расстреле (144). Командиры всерьез опасались большевистского переворота в частях в случае приближения красной армии к махновскому району. ВРС создал комиссию по дополнительному расследованию этого дела в составе Белаша, Уралова и Волина (145), но вскоре обстановка в районе резко изменилась, и отчитываться стало не перед кем.

Репрессивная система была лишь одним из элементов административных структур, вызревших в махновском районе. Большой властью на местах обладали коменданты, командиры частей. Попытка "ввести" безвластие, декларированная Волиным на Александровском съезде и в приведенных выше документах, разумеется, не удалась. Район представлял собой прифронтовую зону, был изолирован от страны и насквозь военизирован. В таких условиях речь могла идти лишь о более или менее жесткой форме военного режима. Приведенные выше факты показывают, что на общем фоне гражданской войны махновцы сумели создать относительно демократический режим, хотя и не без авторитаризма, репрессий и злоупотреблений. Главной опорой диктаторских тенденций в махновщине явился социальный слой "людей войны", своего рода "преторианской гвардии", зародившейся, как уже говорилось, еще в 1918 г. Возникновению социального слоя, кормящегося войной и не имеющего другого занятия, кроме войны, - универсальное явление, сопровождающее любой длительный военный катаклизм.

Исследователь махновского движения М.Кубанин писал об этом: "За время империалистической войны и нескольких революций и контрреволюционных переворотов, на Украине образовался широкий кадр людей, выходцев из крестьянства, которые потеряли связь с деревней и в нее возвращаться не могли или не хотели" (146). Добавим, что в эту среду входили и выходцы из других социальных слоев, включая рабочий класс и интеллигенцию. Вечные бойцы войны и революции не умели жить в мире, они разжигали классовую войну в 1918 г., они ждали окончания нэпа и в 20-е гг., заполнив собой клетки партийной, государственной и общественной бюрократии, они поддержали сталинский перелом.

Во время гражданской войны они были главным горючим материалом военной конфронтации, но и главным строительным материалом диктатур, новой государственности. Не избежала их влияния и "Махновия".

Этой тенденции в махновском районе противостояли многопартийная система, свобода информации, сильное местное и производственное самоуправление. Во многих деревнях были выбраны советы, в других местах их роль играл сход. Крестьянское самоуправление опиралось на вооруженную самооборону. Вооружались и рабочие. В районе разворачивалась культурно-просветительская работа анархистов и меньшевиков: читались лекции, проводились дискуссии, шло обучение грамоте. Театральная секция культпросвета организовывала театральные постановки и танцы, руководила оркестрами, существовавшими в полках и ротах (147).

В районе продолжали действовать профсоюзы, которые вели переговоры об условиях труда и оплаты с администрацией предприятий (148). В профсоюзы входило 60-70% рабочих (149). Набатовцы пытались создать синдикалистские профсоюзы (производственные корпорации, полностью контролирующие производство и обмен), но рабочие предпочли более привычные формы организации. Попытки анрахо-коммунистов создать городскую коммуну (экономический совет), способную выполнять подобные синдикатам функции, также столкнулась с сопротивлением рабочих, представители которых (видимо, меньшевики) поговаривали о необходимости вернуться к традиционной городской управе и думе. В городах по воспоминаниям Белаша, создавались ""советы вольных городов", управляющие собою на основе личных симпатий и свободного договора" (150).

В Екатеринославе проходили многолюдные политические собрания, в которых участвовали представители различных идеологических направлений. Так 27 ноября в конференции по вопросу "О ближайших задачах экономического строительства" участвовало более 2500 человек. Конференция обсуждала практические шаги по созыву долгожданного "широкого съезда", решение о котором было принято еще в Александровске (151).

"Махновия" воспринимала себя как часть мировой революции. Махно по каналам "Набата" направлял значительную часть золотого запаса армии на помощь анархистским организациям России, Украины, Польши, Грузии, Румынии, Австрии, Франции, Италии и Испании (152). Несмотря на то, что часть средств терялась в руках недобросовестных лиц, примкнувших к анархистскому движению, эти деньги способствовали расширению анархисткой прессы. О личной честности лидеров движения, через руки которых во время войны проходили большие ценности, говорит и тот факт, что позднее в эмиграции все они жили очень скромно, иногда - в бедности. Они верили в “мировую революцию” и жили для нее.

До схватки с "мировым империализмом" и большевиками махновцам еще предстояло испытать удар новой, неожиданно пришедшей силы. Зимой 1919 г. до Екатеринославщины докатилась волна эпидемии тифа. В обстановке гражданской войны ни о какой организованной борьбе с эпидемией говорить не приходилось. Армия заразилась наполовину - из 75 тысяч болело около 35 тысяч (153). "Повстанчество превратилось в громаднейший обоз больных..." (154), - сообщал С.Новицкий.

А тут еще на Екатеринослав обрушилась масса отступавших деникинцев, которым махновцы не давали обороняться от наседавшей с севера РККА. Слащев наконец сумел сконцентрировать достаточные силы для удара и рассек махновский фронт. В середине декабря вокруг города разгорелись ожесточенные бои. З.Арбатов вспоминает об отступлении махновцев из Екатеринослава: "Пушки были сняты и галопом увезены, редкая цепь самых преданных Махно людей сдерживала натиск неизвестного противника, и когда силы ослабели, махновцы вскочили на поджидавших их коней и бешено умчались из города" (155). "Последним ушел Махно, и минут 10 спустя по той же самой Садовой, по которой, оставляя город, с трудом сдерживая горячего коня, спокойно проехал Махно, показались верховые с офицерскими погонами на плечах" (156). Махновцы пытались контратаковать, но сил у них оставалось мало. Перевешав на деревьях оставленных махновцами тифозных больных и разграбив все, что еще можно было, слащовцы оставили город. В Екатеринослав вошла Красная Армия.

Таким образом завершился период существования махновского района в тылу деникинской армии. В этот период сохранялись основные черты режима и его политики, которые наблюдались уже в первой половине 1919 г. В силу военных обстоятельств махновцы получили дополнительные возможности для социального эксперимента в городах. В результате возник своеобразный рыночный "социализм", который удовлетворял интересам части рабочих и большинства крестьян. Социально-политические противоречия разрешались в рамках полицентричной многопартийной системы, сдерживавшей неизбежное в условиях гражданской войны нарастание авторитарных тенденций. При всех недостатках, эта система обеспечила относительно эффективное решение военных и социальных проблем, насколько это было возможно в условиях войны и изоляции от других регионов страны. В этот период продолжалась выработка идеологии движения, рассчитанной на общенациональный (или мировой) масштаб революции. Эта идеология была основана на сочетании анархо-коммунистических принципов с прагматическим опытом лидеров движения.

Глава IV

85. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.274, Л.96.
86. Там же.
87. "Путь к свободе". 16.10.1919.
88. Аршинов П. Ук. соч., С.145.
89. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.351, Л.84.
90. Там же, Д.274, Л.104.
91. Там же, Д.351, Л.185-186.
92. Там же.
93. "Звезда". 15.1.1919.
94. Там же. 6.12.1919.
95. ГАЗО. Ф.Р1058, Оп.1, Д.1, Л.51.
96. “Повстанец”. 8.11.1919.
97. “Путь к свободе”. 25.11.1919.
98. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.274, Л.85.
99. Там же, Л.86.
100. Колесников Б. Ук. соч., С.324.
101. Там же.
102. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.351, Л.185.
103. Яковлев Я. Ук. соч., С.27.
104. Колесников Б. Ук. соч., С.324.
105. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.351,Л.151.
106. Кубанин М. Ук. соч., С.88-89.
107. Архив русской революции, Т.12, Берлин 1923. С.91, 94.
108. Кубанин М. Ук. соч., С.186.
109. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.274, Л.106.
110. Голованов В. Ук. соч. С.224.
111. Кубанин М. Ук. соч., С.186.
112. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.274, Л.88.
113. Кубанин М. Ук.соч., С.116.
114. Махно Н. Махновщина... С.41.
115. Там же.
116. Кубанин М. Ук. соч., С.116.
117. Там же.
118. Махно Н. Махновщина... С.44-45.
119. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.351, Л.157.
120. Там же, С.45.
121. Колесников Б. Ук. соч., С.327.
122. “Приднепровский край”. 4(17) 12.1919.
123. Архив русской революции. Т.12. С.80-90. Свидетельства противника советской власти подтверждаются и коммунистом Д.Гопнером, приезжавшим в Екатеринослав в это время - РЦХИДНИ. Ф.5, Оп.1, Д.2159, Л.38.
124. Mallet M. Op.cit. P.104.
125. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.274, Л.88.
126. Там же, Д.351, Л.149.
127. Там же, Д.274, Л.89.
128. Там же, Д.351, Л.163-164.
129. Там же, С.102.
130. Пятая годовщина... С.223.
131. “Звезда”.15.12.1919.
132. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.351, Л.172.
133. Пятая годовщина... С.102.
134. “Пролетарская революция”. 1922. N 9. С.201.
135. ЦДАГОУ. Ф.1, Оп.2, Д.51, Л.22.
136. Голованов В. Ук.соч. С.229, 249.
137. Конивец (Гришута). 1919 год в Екатеринославе и Александровске. // Летопись революции. Харьков. 1924. № 4. С.86.
138. Руднев В. Ук.соч., С.55.
139. Там же.
140. Там же. С.56.
141. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.351, Л.190.
142. Там же, Л.191.
143. Там же, Ф.1, Оп.2, Д.52, Л.22-23.
144. Там же, Л.23; Ф.5, Оп.1, Д.351, Л.192-193.
145. Mallet M. Op.cit. P.52.
146. Кубанин М. Ук.соч., 174.
147. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д. 274, Л.91.
148. ГАЗО, Ф.Р-1058, Оп.1, Д.1, Л.80, 83.
149. ЦДАГОУ. Ф.5, Оп.1, Д.274, Л.104.
150. Там же, Л.96-97.
151. Там же, Д.351, Л.180.
152. Там же, Д.274, Л.85.
153. Там же, Д.351, Л.191; РЦХИДНИ. Ф.76, Оп.3, Д.109, Л.36.
154. ЦДАГОУ. Ф.1, Оп.2, Д.51, Л.23.
155. Архив русской революции. Т.12. С.98.
156. Там же.

Return to The Nestor Makhno Archive