Алексан др шубин

Анархистскии сoциальнии oпьит 

(oт Maхнo дo испании 1917 - 1936 гг.)

Часть II

Глава V: Хранители опыта
(Дискуссии о путях анархистских социальных преобразований в российской эмиграции в 20-30-е гг.)

3. Революция классов или революция личности

Революционная обстановка гражданской войны, и особенно боевая практика махновского движения немало способствовали поддержанию радикализма анархистского движения. Прибывшие за границу участники махновской эпопеи продолжали ощущать себя в потоке мировой революции. Не удивительно, что в числе первых своих теоретических задач один из виднейших теоретиков махновского движения В.Волин видел анализ процесса революционного разрушения и его перспектив.

Говоря о действительно грандиозных масштабах разрушения в России, Волин доводит их до абсолюта: "Экономическое состояние России характеризуется полным разрушением всяких экономических устоев - как старых, капиталистических, так и "новых" - государственно-социалистических" (71).

Здесь Волин очевидно выдает желаемое за действительное - сам процесс разрушения экономики во многом способствовал укреплению диктаторских механизмов в российском обществе. Последовавшие затем реформы "НЭПа" привели к бурному росту рыночных элементов хозяйства. Уже в 1923 г. в России наблюдался заметный экономический рост, особенно по сравнению со временем Гражданской войны. Говорить о полном разрушении было весьма опрометчиво.

Продолжая опираться на иллюзию тотального разрушения, Волин утверждает, что "из психики... масс оказалась вытравленной сама идея политической власти, государства и политической диктатуры, самая возможность признания впредь какой-либо политической системы" (72). Это утверждение игнорирует даже такой очевидный факт, как резкое снижение масштабов борьбы против большевистского режима в 1922-1923 гг.

Большевистская диктатура рассматривается В.Волиным как фасадное явление, ширма, прикрывающая всесторонний распад прежнего общества. Продолжение процесса разрушения покончит и с большевизмом (73). Преувеличение масштабов разрушения цивилизации необходимо В.Волину, чтобы обосновать неизбежность скорейшего продолжения социальной революции, которая должна породить анархическое общество.

Несмотря на то, что другие теоретики анархизма во всей полноте не разделяли концепцию разрушения, предложенную Волиным, в относительной близости разрушительной социальной революции, призванной покончить с государственностью и капитализмом, большинство анархистов не сомневалось. Расхождения касались только сроков. Если для Волина и Аршинова революция и не завершалась, она находилась еще только в начальной своей стадии (74), то М.Мрачный (Клаванский) считал, что первый акт революции закончился неудачей и предлагал заняться анализом допущенных ошибок в ожидании следующего социального взрыва, который должен был разразиться при жизни тех же революционеров (75).

Одновременно североамериканские анархисты - эмигранты из России, ставили в центр своей концепции не революцию, а эволюцию: "Мы представляем себе анархизм как процесс развития человечества в направлении все возрастающей сложности и силы каждой его особи через свободное воздействие последней на окружающие ее условия жизни... Мы отвергаем понятие конечной и статической цели" (76).

Таким образом, почти цитируя известное выражение Э.Бернштейна "Движение - все, конечная цель - ничто", североамериканская группа подвергала сомнению целесообразность достижения какого-то конечного идеала, воспринимая саму анархию не как постоянную структуру, а как процесс. Однако такое понимание было еще новым в анархистской среде. Более популярным был, по выражению Мрачного, "анархизм бескомпромиссный, анархизм безоговорочный и "немедленный"" (77).

Не воспринятым широкими кругами анархистов осталось и выступление ветерана бакунизма М.Неттлау, направленное против апокалипсических представлений о разрушении и нищете как о предпосылке для анархической революции: "В Центральной Европе и несколько позже в России мы получили хороший и столь полезный, хотя и не полный урок: изобилие - вот база свободы и солидарности, а стало быть, и вольного коммунизма; недостаток же не отделим от власти и от жадности, а, стало быть, от государства и от властнического коммунизма" (78).

Словно отвечая Неттлау, Л.Липоткин утверждал: "Анархизм учит, что... достаточно вызвать на почве недовольства и страданий массовое движение, дабы этим пробудить народное сознание и дать революционным силам установить свободу и коммунизм" (79). Априори предполагается, что народной массе присуще анархо-коммунистическое сознание. Чтобы установить новый строй, народ должен лишь должным образом исстрадаться и послушать анархистских агитаторов. С аналогичной аргументацией уже прямо против Неттлау выступил В.Волин (80).

Однако подобный оптимизм разделяли далеко не все анархисты, придерживавшиеся революционных взглядов. По мнению Мрачного причиной неудачи социальной революции в 1918-1921 гг. были такие факторы, как разруха (очевидное возражение Волину), сама гражданская война (возражение лидерам махновского движения), культурная отсталость населения и "отсутствие мощных и крепко спаянных экономических организаций трудящихся" (81). Североамериканцы также писали о навыках "свободного сотрудничества людей на основе равенства" (82), как о важнейшей предпосылке, необходимой для утверждения анархистского общества. Основы таких навыков могли формироваться в коммунах, революционных профсоюзах (синдикатах), анархистских обществах и т.д.

Недостаточность одного разрушения для успеха социальной революции чуть вскоре признал и сам Волин. Причиной неудачи Российской революции он объявил "отсутствие в России вплоть до самой революции широкой сети прочных, имеющих историческое прошлое, прошедших известный путь идейного развития, опыта и борьбы классово-трудовых организаций" (83). Это утверждение резко контрастировало с недавними утверждениями В.Волина о необходимости тотального разрушения прежнего общества для успеха революции.

Тем не менее концепцию разрушения как главной предпосылки социальной революции В.Волин продолжал отстаивать и позднее. Уже в 1925 г., когда завершение революционной волны стало очевидным для большинства анархистов, В.Волин скорректировал свою концепцию, до некоторой степени оказавшись провидцем: "через 5-8-10-12 лет (времена и сроки скрыты от нашего взора)" явится "новая чудовищная война, перед которой бойня 1914-1918 гг. была детской забавой" (84). Это предсказание позволило В.Волину сделать вывод о грядущей социальной революции, которая возникнет в результате разрушения, вызванного второй мировой войной (85).

Несмотря на различие подходов к соотношению революции и эволюции, большинство анархистских теоретиков придерживались концепции классовой борьбы, которая должна увенчаться социальной революцией. Последняя должна быть направлена против эксплуататорских классов и государства (86).

Отступления от этого взгляда были редки, но все же иногда проявлялись. Так, автор "Анархического вестника", подписавшийся "Рабочим", считал: анархизм "людей не на классы разделяет, а на слепых и зрячих, на здоровых и больных" (87). С этой точки зрения революция еще не является сама по себе ценностью, так как может привести к любому результату, в том числе и антианархическому: народ "разбивает троны, убивает тех, кого считает виновниками своих бед, меняет вывески и надписи на старых учреждениях, меняет имена старых властелинов. Одного только он не делает - он не думает о том, что он сам, и не кто другой, виноват во всем случившемся, что он пожал то, что сам посеял, что хлещет его по лицу та самая грязь, которую он сам внес в жизнь" (88).

Но эта позиция не пользовалась значительным влиянием в русскоязычной анархистской публицистике. Она поддерживалась лишь газетой "Рассвет", которая не была собственно анархистской, но время от времени публиковала анархистские материалы. Практически с самого начала своего существования газета "Рассвет" резко критиковалась анархистской прессой, так как в ней публиковались и этатистские материалы. Взгляд близкого к "Рассвету" анархизма на роль масс в революции соответствует концепции, предложенной "Рабочим". Продолжая проповедовать эти идеи, "Рассвет" апеллировал и к авторитетам антиавторитарного движения: "Вы спрашиваете, что делать? Нужна ли революция? Но... надо серьезно готовиться к ней. Что толку, если снова угнетенные сядут на место бывших властников? Они сами будут зверьми, даже, может быть, худшими... Нам надо сегодня же начать серьезную воспитательную работу над собой, звать к ней других,"- писала на страницах "Рассвета" ветеран народнического движения В.Фигнер (89).

В собственно анархистских изданиях до 1927 г. господствовала скорее обратная тенденция, основанная на аксиоме социальной революции и абсолютизировавшая классовую борьбу. Ее приверженцы решительно выступали против всякой попытки "принизить" значение классовой борьбы в жизни общества: "Однако, даже в нашей среде находятся умники, отрицающие всеобщность классовой борьбы и ее значение в человеческой истории. Видите ли, борьба в человеческих обществах происходит, но не классовая, а вообще борьба, борьба за индивидуальность, за право индивида на творчество, борьба за общечеловеческие гуманитарные цели и т.д. Отсюда делается переход к "теории" и заявляется, что идеалы лучшего будущего, развиваемые анархизмом, составляют принадлежность всех людей, а не только трудящихся. Так живой конкретный факт заменяется надуманной фразой,"- писал П.Аршинов (90).

Абсолютизация классовых интересов, противопоставленная индивидуальности, свидетельствовала о серьезных противоречиях в представлениях наиболее решительных апологетов классовой борьбы - радикальных анархо-коммунистов из редакции журнала "Дело труда". Анархия - безвластие - неизбежно предполагает индивидуальную свободу, и столь бескомпромиссное выступление против индивидуализма ставило под сомнение саму ценность анархии.

Отвечая на этот "перегиб", М.Корн писала, что против партийной диктатуры "анархисты восстают не во имя классовых интересов, а во имя попранных прав человеческой личности" (91). В иерархии анархистских ценностей свобода личности стоит выше классовых интересов трудящихся и интересов всего общества. В 1932 г. М.Корн выразит эту мысль так: "Общество должно служить личности, а не требовать себе служения" (92). В то же время, по мнению М.Корн, анархисты придерживаются "общечеловеческой точки зрения" одновременно с защитой интересов рабочего класса, потому что интересы рабочих соответствуют интересам всех угнетенных, то есть подавляющего большинства человечества (93).

В целом после выступления М.Корн в Группе русских анархистов за границей утвердилось более сбалансированное мнение, в соответствии с которым анархизм "является чисто классовым, пролетарским учением", но именно поэтому защищает личность, освобождение которой невозможно без освобождения пролетариата. Более того, даже в анархическом обществе, по мнению члена группы И.Метт, анархисты будут защищать личность от коллективов (94).

Доминирование классовой теории в анархистской идеологии ставило на повестку дня классовый анализ событий Российской революции и характера большевистской диктатуры. Главным среди российских анархистов развернутую концепцию по этому вопросу предложил П.Аршинов. Источником большевизма он считает "класс демократии” (95), под которым понимает интеллигенцию. Считая, что слой интеллигенции является классом, П.Аршинов писал: "интеллигенция стала привилегированной не только социально, но и психологически." Психологическая склонность интеллигенции к привилегиям противопоставляет ее непосредственной социальной революции и заставляет направлять народные усилия в русло новой государственности. Выражением этого стремления и стал прежде всего большевизм (96).

Итогом революции, проводником которой было государство, стал новый эксплуататорский строй: "Национализация промышленности, вырвав рабочих из рук отдельных капиталистов, отдала их в более цепкие руки одного вездесущего хозяина - государства. Отношения между рабочим и этим новым хозяином те же, что были раньше между трудом и капиталом, с той только разницей, что коммунистический хозяин - государство - не только эксплуатирует рабочих, но и карает их сам" (97).

Новый бюрократический класс в концепции П.Аршинова не совпадает с интеллигенцией, но он укомплектован из "строго подобранных интеллигентов - демократов" (98). Однако немногочисленность интеллигенции заставляет господствующий класс формировать вокруг себя новую буржуазию как опору режима (99). Такое восприятие нэпа диктовало сочувственное отношение к критике "термидорианского" перерождения революции левокоммунистической оппозицией в ВКП(б).

Такая картина очевидно исключает признание за интеллигенцией роли одной из движущих сил социальной революции, ведущей к анархии. Ее активное участие в революционном процессе с точки зрения П.Аршинова грозит его новым перерождением.

Вспоминая о революционных событиях в России, Н.Махно высказывает скептические замечания и в адрес пролетариата. Последний оказался падок на посулы политических партий. Это часто противопоставляло рабочих крестьянам и раскалывало единый фронт трудящихся, без которого успешная революция была невозможна (100).

Работы Н.Махно и П.Аршинова о махновском движении вызвали в целом положительные отклики в анархистской среде, однако внезапно подверглись атаке со стороны анархо-синдикалистов. Критикуя махновское движение, М.Мрачный считает, что увлечение им реакционно, так как это ведет к недооценке "пролетарского характера будущей революции и великой роли рабочей организации в ней" (101).

Мощное крестьянское движение, проходившее под анархистскими лозунгами, не имеет, по мнению М.Мрачного, ничего общего с анархизмом, так как не могло организовать индустриальное хозяйство. Утверждение о том, что революцию можно делать без рабочего класса, которое, по мнению М.Мрачного, вытекает из увлечения махновщиной - это "ерунда и ересь". "Рабочее дело, рабочую революцию могут делать только сами рабочие, крепко спаянные в своих классовых организациях" (102). Путь к победе "рабочей революции" М.Мрачный видит в кропотливой работе рабочих организаций.

Второе направление, по которому ветераны махновского движения были атакованы М.Мрачным, - отношение к интеллигенции. В стремлении П.Аршинова обвинить во всем интеллигенцию М.Мрачный видит собственную "интеллигентскость" П.Аршинова - его оторванность от трудовой массы и ревность к другим интеллектуалам (103). Как видим, защищая интеллигенцию от П.Аршинова, М.Мрачный сам относится к ней с уничижительной снисходительностью.

Вопрос об интеллигенции тесно связан с проблемой элитных групп как таковых, и прежде всего - с проблемой взаимоотношения анархистов и народа. П.Аршинов считал, что массы готовы к революции сами по себе (104). Анархисты, объединившись в сильную организацию, должны пробудить в массах революционную энергию.

В.Волин возражал, утверждая, что анархизм всегда будет слаб до революции. Лишь в ходе революции массы станут восприимчивы к анархическим идеям (105). Первая позиция определяла стремление к созданию единой организации с четко выраженной общей идеологией, которую и следует "пробудить" в массах. Вторая концепция позволяла не торопиться с созданием организации, сосредоточившись на теоретической консолидации, на дискуссиях между различными направлениями анархизма “синтезе” их идей. Возникшая в результате теория должна была пригодиться, когда массы станут восприимчивы к ней, а не ранее.

Позиции синдикалистов определялись ориентацией именно на организованное рабочее движение, которое в своей синдикалистской части и считалось наиболее приемлемой организационной формой.

"Свободники" отрицали руководство массами как таковое. В первом же номере своего журнала "Пробуждение" они провозгласили: "Мы против всякого руководства кем бы то ни было во имя чего бы то ни было. Руководство, с нашей точки зрения, допустимо только в отношении самого себя... Мы хотим не руководить, а будить спящих, открывать глаза невидящим, призывать к активности бездеятельных, убеждать сомневающихся в правоте и благородстве нашего идеала" (106). Такая позиция была близка мнению В.Волина, но свободники выступали против его концепции "синтеза", усматривая в ней покушение на плюралистичность анархистского движения. Их устраивало только объединение на основе широчайшей терпимости всех направлений.

Несмотря на существенные разногласия относительно взаимоотношений с движущими силами революции, противоречия между различными группировками анархистов по поводу роли самих движущих сил в революции касались все же нюансов. В центре внимания практически всех группировок (за исключением, разве что, части теоретиков "Пробуждения" (107)) стоял именно рабочий класс (108).

Преимуществом рабочего класса считалась его организованность, воспитанная на производстве. Поскольку оба течения стремились именно к индустриальной системе, самостоятельная организованность рабочего класса была главным условием послереволюционного существования общества. Но самостоятельно рабочий класс мог наладить производство лишь при должном уровне образованности. Поэтому анархо-синдикалисты считали просвещение одной из важнейших предпосылок революции (109).

Ориентируясь на рабочий класс, анархисты исходили из посылки М.Бакунина о наибольшем соответствии социальных "инстинктов" рабочих целям анархизма (110).

Не менее важным залогом успеха социальной революции М.Корн (вслед за М.Бакуниным) считает союз рабочих и крестьян. Сохраняя роль детонатора революции, рабочие не смогут победить без поддержки крестьян. Отношение крестьянства к революции - это для нее "вопрос жизни и смерти" (111). М.Корн цитирует М.Бакунина, писавшего о крестьянах: "без них или наперекор им революция все равно не может быть сделана" (112).

Общая констатация необходимости крестьянской поддержки для успеха революции характерна для большинства революционных движений того времени. Но бакунизм в этом отношении более радикален. Он отрицает саму возможность принуждения крестьян к подчинению чужим классовым интересам. М.Корн приводит слова М.Бакунина: "Рабочие должны отказаться от всякой претензии навязать свою волю или какой-нибудь свой общественный идеал крестьянскому населению. Это и несправедливо, и неосуществимо" (113).

Если рабочие не будут вести себя с крестьянами как с равными, если попытаются утвердить свое превосходство над сельскими жителями, то деревня встанет на сторону реакции и сделает победу революции невозможной. Превосходство городской культуры над сельской, если оно и существует, не может оправдывать господства города над деревней - в этом случае придется признать оправданность господства более образованной буржуазии над пролетариатом (114).

Попытка подавить крестьянство во имя идеалов революции может вызвать только реакцию. М.Бакунин предлагает сценарий возможного развития событий в этом случае: "Они подняли и вооружили против себя всю крестьянскую массу и, чтобы подавить крестьянский бунт, они принуждены были к громадной вооруженной силе, хорошо организованной, хорошо дисциплинированной. Они дали бы армию реакции и породили бы, образовали бы военных реакционеров, чистолюбивых генералов в своей собственной среде. С помощью этой государственной машины они породили бы скоро и государственного машиниста - диктатора, императора" (115).

М.Корн привела эту цитату не только для того, чтобы подтвердить правоту М.Бакунина на примере большевиков, проделавших подобную эволюцию. Хотя и косвенно, авторитет М.Бакунина обращен здесь и против "рабочего уклона" анархо-синдикалистов. М.Корн не преминула и прямо уязвить их, отметив по ходу, что "Бакунин - более "чистый синдикалист", чем большинство анархо-синдикалистов нашего времени" (116). Анархо-синдикалисты, которые и сами в это время интенсивно работали над изучением бакунинского наследия, учли критику - они уже не позволяют себе выступлений против крестьянских движений в стиле М.Мрачного. Это способствует утверждению точки зрения, в соответствии с которой революция не может делаться как без (против) рабочих, так и без (против) крестьян. Однако роль местности и слоя интеллектуалов в грядущих социальных движениях пока оставалась на периферии внимания “хранителей опыта”.

Отстаивая свою "синтетическую" позицию, В.Волин писал: "Я не против синдикализма: я против его мании величия; я против превращения его (нерабочими верхами) в единую окостенелую и непогрешимую догму - по образу и подобию марксизма и политических партий.

Я не против коммунизма: я против его сектантской узости и нетерпимости, я против его догматического искажения и омертвения.

Я не против индивидуализма, но я против его эгоцентрической слепоты.

Я не против нравственного самосовершенствования, я против превращения его в "единственное средство".

Я не против организации, но я против ее превращения в клетку" (117).

Однако такое вполне плюралистичное отстаивание разнообразия методов борьбы анархистского движения несло в себе важную черту, значение которой прояснилось не сразу: для координации разных направлений работы необходима организация, стоящая вне синдикатов, просветительских кружков, повстанческих групп и производственно-потребительских коммун. То, что в устах В.Волина звучало плюралистично, превратилось под пером его коллег в идею анархической партии. Выдвижение этой идеи привело к одному из крупнейших расколов в истории анархистского движения.

4. Гражданская война и диктатура

71. “Анархический вестник”. N 1. С. 30.
72. Там же.
73. Там же, С. 32.
74. Там же, С. 12, 32.
75. “Рабочий путь”. N 1, С. 7.
76. “Анархический вестник”. N 2. С. 17-18.
77. “Рабочий путь”. N 1. С. 7-8.
78. “Анархический вестник”. N 2. С. 8.
79. Там же. N 3-4. С. 21.
80. Там же, N 5-6. С. 12.
81. “Рабочий путь”. N 1. С. 7.
82. “Анархический вестник”. N 2. С. 17.
83. Там же, N 5-6. С. 11.
84. “Дело труда”. N 1. С. 6.
85. Там же.
86. См., например, “Рабочий путь”. N 1. С. 4.
87. “Анархический вестник”. N 5-6. С. 20.
88. Там же. N 1. С. 28.
89. “Рассвет”. N 263. 11.04.1925. С. 2.
90. “Дело труда”. N 4. С. 4.
91. Там же. N 6. С. 5.
92. Там же. N 68-69. С. 5.
93. Там же. N 6. С. 4.
94. Там же. N 9. С. 11.
95. Аршинов П. История махновского движения. С. 74.
96. Там же. С. 37.
97. Там же. С. 68.
98. Там же. С. 71.
99. Там же. С. 67.
100. “Анархический вестник”. N 1. С. 27.
101. “Рабочий путь”. N 5. С. 2.
102. Там же.
103. Там же. С. 15.
104. “Анархический вестник”. N 3-4. С. 5.
105. Там же. N 5-6. С. 12.
106. “Пробуждение”. N 1. С. 3.
107. Там же. N 3. С. 8.
108. “Рабочий путь”. N 4. С. 2; “Дело труда”. N 1. С. 1-2, N 9. С. 11.
109. “Голос труженика”. N 1. С. 22.
110. “Дело труда”. N 13-14. С. 4-5.
111. Там же. С. 3.
112. Там же. С. 4.
113. Там же.
114. Там же.
115. Там же.
116. Там же. С. 5.
117. Там же. N 5. С. 8.

Return to The Nestor Makhno Archive