НЕСТОР МАХНО: КАЗАК СВОБОДЫ (1888-1934)

 Александр СКИРДА

---

 

XXVI : Дорога в изгнание: Бухарест, Варшава, Данциг, Берлин

Несмотря на то, что Москва не поддерживала официальных дипломатических отношений с Румынией, она имела связь по радио с румынским Министерством иностранных дел. 17 сентября 1991 года Чичерин, большевизированный бывший дворянин, министр иностранных дел советской России, и Раковский, председатель украинского совета народных комиссаров, направили совместную ноту председателю румынского совета генералу Авереску с требованием выдать Махно:

Нота Правительств РСФСР и УССР Правительству Румынии

Известный бандит Махно перешел 28 августа бессарабскую границу у Монастыржевки с шайкой своих приверженцев, ища убежища на территории, которая фактически находится под властью Румынии. Этот разбойник в качестве главаря преступных банд совершил на территории России и Украины бесчисленные преступления, сжигая и разграбляя деревни, избивая мирное население и пытками вымогая у него имущество.

Ввиду этого Российское и Украинское Правительства обращаются к Румынскому Правительству с формальной просьбой выдать им, как обыкновенных уголовных преступников, упомянутого главаря шаек вместе с его соучастниками.

Народный Комиссар по Иностранным Делам РСФСР

Чичерин

Председатель Совета Народных Комиссаров

и Народный Комиссар по Иностранным Делам УССР

Раковский

Печат. по арх. Опубл. в газ. «Известия» № 212 (1335), 23 сентября 1921 г. (1)

Ленинцы, не колеблясь, прибегли к этому дипломатическому обращению к буржуазным властям румынской монархии, в принципе публично обруганной, но вдруг оказавшейся полезной, чтобы подавить страх, который они испытывали к Махно. Вполне очевидно, что Махно следовало квалифицировать только как обычного бандита, ибо в случае признания его политическим противником, любая просьба о выдаче была бы обречена на отказ. Заметим, что большинство этих большевиков сами были совсем недавно эмигрантами, подвергавшимися угрозе выдачи; теперь они у власти, и средства, которые казались им заслуживающими осуждения, теперь вполне благочестивы. Однако их первая попытка натолкнулась на отказ Авереску, в ответной ноте 27 сентября 1921 года он писал:

Я получил вашу радиограмму от 17 числа текущего месяца и не могу согласиться ни с ее формой, ни с ее содержанием. Если преступники действительно попытались найти убежище на территории румынского королевства, ваши судебные власти могут требовать выдачи этих лиц, и хотя между нашими странами не существует конвенции по этому поводу, румынское правительство могло бы, однако, на основе взаимности, выполнить подобное требование. Но для этого следовало бы действовать в соответствии с нормами международного права, т. е. следовало бы направить ордер на арест, исходящий от компетентной юридической инстанции, в котором были бы указаны статьи уголовного кодекса, применимые к этим преступникам. Поскольку в Румынии не существует смертной казни, необходимо между прочим, чтобы вы взяли на себя обязательство не применять смертную казнь к выданным вам лицам. Когда эти условия будут выполнены, румынское правительство рассмотрит дело бандита Махно и его сообщников и решит, следует ли давать ход просьбе об их экстрадиции (2).

Буржуазный генерал не только заметил, что просьба об экстрадиции недостаточно мотивирована, но напомнил о существовании норм международного права и подчеркнул отсутствие смертной казни в своей стране, короче, преподал урок хорошего тона. Чичерин, проглотив унижения, снова настаивал в радиограмме от 22 октября:

Ответ, который глава вашего Правительства генерал Авереску соблаговолил дать 27 сентября на наше требование о выдаче бандита Махно и его сообщников, сопровождавших его, является скорее декларацией принципов юридического порядка, чем сообщением практического характера, и не выясняет нам действительного положения этого дела. В этой декларации даже не содержится подтверждения о прибытии Махно в Румынию. Как только будут собраны необходимые материалы и будут выполнены требуемые Вами юридические формальности, Вам будет сообщено о результатах.

Однако Российское и Украинское Правительства считают, что формальности про­цедуры имеют лишь второстепенное значение и совершенно меркнут перед тем фактом, что банда преступников, долгое время терроризировавшая мирное населе­ние Украины, нашла себе убежище под защитой Румынского Правительства. Юридическая щепетильность, проявленная в этом случае Румынским Правительством, не всегда была отличительной чертой его поведения даже при более важных обстоятельствах, как, например, при соблюдении договоров. [...]

Изъявляя полную готовность выполнить формальную процедуру, на которой настаивает Румынское Правительство, Российское и Украинское Правительства тем не менее подходят к вопросу с точки зрения их безопасности прежде всего. Не подлежит сомнению, что если бы бандит Махно и его сообщники были судимы румынским трибуналом в Бессарабии, они были бы приговорены к смертной казни. Российское и Украинское Правительства ограничиваются требованием о выдаче этих преступников и питают надежду, что по выполнении формальностей Румынское Правительство сочтет своим долгом удовлетворить это требование, столь справедливое и столь элементарное.

Народный Комиссар по Иностранным Делам РСФСР

Чичерин

Председатель Совета Народных Комиссаров

и Народный Комиссар по Иностранным Делам УССР

Раковский

Печат. по арх. Опубл. в газ. «Известия» № 241(1384), 27 октября 1921 г. (3)

Это необычное упрямство заинтриговало румынскую сторону. Министр иностранных дел Таке-Ионеску дал примирительный ответ, учитывая, что ставкой в игре стал спорный договор, уступавший Бессарабию Румынии; он просто попросил уточнить, кто такой этот Махно, так как ему неизвестно, действительно ли он фигурирует «среди лиц, интернированных румынскими властями», и сообщил, что предпринимаются меры для его розыска. Тем не менее, не возражая против возможной экстрадиции, он выразил желание, чтобы процедура соответствовала нормам законности (4). Почувствовав уступку, Чичерин этим воспользовался, чтобы получить положительный ответ, представив некоторым образом выдачу Махно в качестве условия нормализации отношений между двумя странами:

Мы ожидаем от Вас подтверждения прибытия Махно в Румынию, чтобы приступить к последующим шагам юридического характера по этому предмету.

Российское и Украинское Правительства готовы отправить Румынскому Правительству через посредство своих представителен и Варшаве документальный и даже фотографический материал. Однако уже теперь мы не можем обойти молчанием Вашего заявления, что факты, относящиеся к Бессарабии, являются вопросом внутренней политики Румынии. До тех пор, пока Россия и Украина не признали отделения Бессарабии и ее аннексии Румынией, все относящиеся к ней вопросы будут для них вопросами, интересующими Украину, союзницу России. Ни решение, к тому же и спорное, молдавского националистического общества, ни решения держав, которым Россия и Украина отнюдь не подчинены, не могут заменить для них их собственное решение и выражение их собственной воли. Поэтому всякий акт, нарушающий интересы населения Бессарабии, должен нами рассматриваться как акт, нарушающий интересы России, в период времени, предшествовавший провозглашению УССР, и интересы Украины, в период, последовавший за этим провозглашением.

[...]

Но если такой договор еще не заключен, то ответственность за это падает исключительно на Румынию. Лишь юридическая щепетильность Румынского Правительства по отношению к возбужденному нами вопросу о бандите Махно заставила нас войти в оценку общего отношения Румынии к ее международным обязательствам и, между прочим, указать на нарушение ею соглашения от 9 марта 1918 года, которым Румынское Правительство обязалось эвакуировать Бессарабию в двухмесячный срок. Отношение Румынского Правительства к бандитам Махно приобретает для нас особенное значение ввиду тех документальных сведений, которыми мы располагаем относительно действий Махно, подготовляющего из своего румынского убежища одновременно с Петлюрой новые нападения своих банд чисто уголовного характера против Украинской Республики.

[...]

Российское и Украинское Правительства, таким образом, будут считать, что позиция, которую займет Румынское Правительство по отношению к этому вопросу, имеет существенное значение для отношений между Россией и Украиной, с одной стороны, и Румынией - с другой. В Вашем ответе от 29 октября мы не усматриваем достаточных оснований к изменению точки зрения, высказанной нами в наших предыдущих сообщениях, и мы, как и прежде, считаем, что занятая Вами по отношению к Махно позиция отличается таким пристрастием, что его нельзя было бы объяснить, если бы Ваше отношение к России и Украине было бы действительно таким, как Вы его определяете.

Чрезвычайная значимость, которую Москва уделяла Махно, заходившая так далеко, что уравнивала его экстрадицию и имплицитное принятие спорного договора, ставила румын в затруднительное положение. Им необходимо было найти достойное решение, как с точки зрения собственных интересов - признания норм, спорного договора - так и международного права, на которые они ссылались до сих пор (6); и это следовало сделать так, чтобы не потерять собственное лицо. Они проконсультировались, у украинских националистов (петлюровцев), которые имели у них свое представительство, по поводу этого пресловутого Махно. Уже 2 сентября украинский анархист Махно установил связь с петлюровцами и попросил взять его отряд под свою опеку и предоставить ему возможность провести переговоры с полномочными представителями Петлюры в Бухаресте, чтобы рассмотреть возможность совместных действий по освобождению Украины от ее врагов. Махно, его жена и два сотрудника были приглашены в румынскую столицу для лечения и переговоров с петлюровскими дипломатическими представителями.

Участник переговоров с петлюровской стороны оставил отчет о них, Там говорится, что Махно заявил, что имел намерение проникнуть в Польшу, чтобы встретиться с главным штабом Петлюры, но, прежде чем отряд достиг границы, один из разведчиков, имевший при себе список пунктов перехода через границу, попал в руки противника; поэтому Махно решил повернуть в Румынию. Петлюровский представитель отмечает, что Махно и его товарищи были «очень осторожными, в открытую не говорили о своих силах, планах и намерениях ни, особенно, о причинах, заставивших их покинуть Украину (7)». Ему удалось, однако, вынудить их сказать, почему они ищут соглашения с Петлюрой: они заявили, что осуществили рейды на территорию донских казаков, в центральную Россию - Воронеж, Тамбов и Курск - с тем, чтобы убедиться на месте в размахе повстанческих антибольшевистских движений, которые там действовали, констатировали их ограниченность и относительную беспомощность в борьбе против многочисленных и сильных спецподразделений красной армии. Отсюда они якобы сделали вывод, что только на Украине повстанческое движение имело верные шансы развиваться и выбросить за пределы московских захватчиков; именно таким образом они пришли к выводу о совместных действиях с петлюровцами.

В действительности, Махно и его товарищей вводят в заблуждение; они никогда не сотрудничали с петлюровцами и хорошо знают, что их разделяют противоречия. Однако они находились в более чем деликатном положении: они понимали, что на румын надеяться нельзя, что над ними висит опасность экстрадиции и что их единственное спасение в заключении договора, даже унизительного и временного, с Петлюрой. Только такой ценой они смогут избежать выдачи Москве; поэтому они согласны даже признать власть украинского националистического правительства в эмиграции, хотя до сих пор, как об этом было сказано партнеру по переговорам, они отдавали предпочтение в борьбе против большевизма социальным лозунгам.

Махновцы заявили также, что считают, что украинское националистское правительство, пользующееся поддержкой Польши и Румынии и располагающее хорошо оснащенной армией, может эффективно действовать против красной армии, создав внешний фронт, тогда как они сами могли бы продолжать партизанскую войну внутри страны. В этом случае они убеждены в реальности шансов своего повстанческого движения, полностью отражающего чаяния украинского народа.

Представитель петлюровцев не поверил полностью в неожиданный поворот в их взглядах: он замечает в своем докладе необходимость для своего правительства «полностью ликвидировать это движение и его организацию, затем включить его в украинское национальное движение (8)».

Результаты этих переговоров не давали больших оснований для выводов ни той, ни другой стороне. Тем временем, заместитель Чичерина Карахан специально прибыл в Варшаву, чтобы встретиться с дипломатическим представителем Румынии и потребовать в разных тонах выдачу Махно. Однако румыны теперь знали, как относиться к использованию термина «бандит» по отношению к политическому противнику; кроме того, они не хотели, выдав Махно, оттолкнуть этим от себя украинское крестьянство, так как знали, что нельзя исключать в будущем вооруженный конфликт с большевиками, и в этом случае их отношение к Махно, если они его не выдадут, могло бы сыграть в их пользу.

Видя, что ситуация заблокирована, Махно и некоторые из его товарищей решили действовать далее, бежали из лагеря для интернированных и попытались перейти польскую границу, но были схвачены польскими пограничниками и отправлены обратно в Румынию. В свою очередь румынские пограничники отправили их обратно в Польшу; эта игра продолжалась всю ночь, до тех пор, пока их не приняли в Польше и не отправили 12 апреля 1922 г. в лагерь для интернированных.

Прибыв в Польшу, Махно тут же обратился в официальные службы страны – в Министерство иностранных дел, в польскую социалистическую партию, к Пилсудскому и т. д., чтобы получить разрешение на выезд в Чехословакию или Германию. Всего он написал двенадцать писем с такой просьбой, но безрезультатно. 30 июня в лагерь Щелково, где содержался Махно, прибыла советская комиссия по репатриации, и четыре махновца, растерянные и потерявшие надежду в этой ситуации, попросили Махно похлопотать перед поляками и советскими представителями, чтобы их репатриировали на Украину. Комендант лагеря отклонил эту просьбу, и с тех пор Махно и его товарищи находились под строгой охраной. 18 июля супруга Махно Галина Кузьменко сама отправилась в Варшаву, чтобы предпринять необходимые шаги в нужных министерствах. Она натолкнулась на официальный отказ. Высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел некто Желиховский ей прямо заявил: «Ждите, придет время, ваше дело будет рассмотрено, и тогда будет видно, как с вами поступить. Мы не можем вас отпустить безнаказанно, в России пострадали польские подданные (9)». Пилсудский, со своей стороны, ответил 17 августа, что «передал его прошение министерству внутренних дел». Все предпринятые шаги были напрасны, поскольку польская тайная полиция - Дефензива - имела другие планы относительно Махно: она сначала направила к нему Шарбсона, чтобы убедить его остаться в Польше, затем лейтенанта Блонского, который ему сказал: «Зачем вам выезжать из Польши? Чехи подлые, они вас выдадут большевикам! Что касается Германии, большевики там как дома! Вы оставайтесь у нас. Вы только станьте на платформу Петлюры, и вам будет хорошо! (10)» Поляки хотели им воспользоваться, чтобы проводить операции по дестабилизации на Украине. Махно резко отклонил все эти предложения.

Москва не оставалась пассивной; узнав, где именно интернирован Махно, она снова обратилась к полякам с просьбой о его выдаче, затем, видя, что шансов на положительный ответ мало, она задумала провокацию против украинского анархиста. Она поручила одному из своих агентов, Я.Красновольскому, неотступно следовавшему за махновцами, начиная с Румынии, предложить Махно руководство повстанческим движением в восточной Галиции, области населенной украинцами и отошедшей к Польше по Рижскому договору. Махно ответил, что он «не может начать никакие серьезные переговоры с большевиками до тех пор, пока все анархисты и махновцы, брошенные в тюрьмы в России, не будут освобождены (11)». Ответ Махно не вызвал чрезмерного удивления большевиков, поставленная цель состояла исключительно в том, чтобы скомпрометировать его в глазах поляков и способствовать его выдворению в Россию; а там они сами устроят ему теплый прием в чекистских застенках. Они все устроили так, чтобы их агент имитировал побег в ночь со 2 на 3 августа 1922 г. и чтобы при нем нашли документы, которые, согласно его «спонтанным» показаниям, были посланы Махно советскому дипломатическому сотруднику в Варшаву. Эти документы были зашифрованы при помощи того же кода, который Махно использовал в других письмах, отправленных махновцами, интернированными в Польше или Румынии. На документах, кроме того, имелось подпись Махно, но они не были написаны его рукой; Красновольский обязался раздобыть код для расшифровки, который помог узнать, что в них написано: это были планы восстания в Галиции, естественно специально подделанные большевиками. Махно был немедленно схвачен Дефензивой, как и его жена и двое самых близких товарищей Хмара и Я.Домашенко. Все четверо были переведены в политическую тюрьму Павьяк в Варшаву и обвинены в подрывной деятельности против польского государства.

Этим делом занялся следователь по фамилии Люксембург. Они провели в тюрьме до суда тринадцать месяцев. Между тем, Галина, жена Нестора, родила 30 октября девочку, получившую имя Елена, но обычно называемую Люся. Махно смог их увидеть обеих только один раз за весь долгий период своего предварительного заключения.

В либертарных кругах во всем мире и особенно там, где существовала русская анархистская диаспора: в Соединенных Штатах, Канаде, Аргентине, Франции и Германии, развернулась интенсивная кампания в прессе и общественном мнении. Уже на фоне выступлений анархо-синдикалистов во время съезда Красного Профсоюзного Интернационала десять русских анархистов, в их числе Волин, были выдворены из России. Аршинов, со своей стороны, смог подпольно перейти границу вместе со своей женой и добраться до Берлина, где вскоре издал на русском языке историю махновского движения, за которой последовало немецкое, французское и испанское издания. В международной анархистской прессе появились достаточно многочисленные статьи о Махно и его роли в русской революции. Выходящий в Нью-Йорке русский анархо-коммунистический еженедельник Американские известия объявил сбор средств в пользу заключенных махновцев: на 29 ноября 1922 было собрано 1476 долларов. Эти средства попытались переправить заключенным или интернированным в Польше и Румынии махновцам; однако некоторые из них не выдержали условий жизни и обратились с просьбой о репатриации, несмотря на угрозу расстрела или в лучшем случае ссылки в Сибирь. Что касается Махно, он был, если так можно сказать, «вакцинирован» против заключения благодаря десяти годам тюрьмы и каторги до 1917г. Он использовал это время для написания первой части своих воспоминаний, которую передал Аршинову; они были сразу же опубликованы в журнале берлинской группы русских анархистов-эмигрантов Анархический вестник.

Махно написал также письма донским казакам в эмиграции, открытое письмо большевистской коммунистической партии России и Украины; все они были перехвачены и конфискованы следователем. Он учил на всякий случай эсперанто и изучал немецкий язык. Однако тяжелые условия содержания в Мокотовской тюрьме вызвали обострение туберкулеза, подрывавшего его здоровье уже более десяти лет.

С приближением даты процесса, назначенной на 27 ноября 1923 г.. кампания анархистов во всем мире стала более жесткой: в анархистских газетах был опубликован пространный призыв «против готовящегося преступления польского и русского правительств», подписанный организациями немецких анархо-коммунистов, французской анархистской федерацией и известными анархистскими деятелями: Рудольфом Роккером, Себастьяном Фором, Луи Лекуэном, Александром Беркманом, Эммой Гольдман и другими. Польский анархист Казимир Тесляр, который находился на Украине с махновцами и был недавно выдворен большевиками, не щадя сил, «бил тревогу». Варшавская группа анархистской молодежи также выступила с настойчивым призывом:

Товарищи! Сообщаем вам, что 8-го июня судебный пристав Гжибовский вручил Нестору Махно обвинительный акт. Обвиняют Махно в том, что он якобы организовывал в Белоруссии, на большевистские деньги, восстания, направленные против Польши.

По сообщениям польских газет, суд над Нестором Махно состоится в ближайшие дни в Варшаве.

Как реакционная, так и социал-патриотическая печать замалчивает все дело или же выставляет Махно - этого борца за украинское крестьянство – как грабителя и убийцу.

Мы призываем всех товарищей и революционеров предпринять широкую и активную агитацию за Махно и его товарищей (вместе с Махно сидят его жена, родившая в тюрьме, и его товарищ Комар). Мы должны открыто заявить, что Махно является политическим заключенным и идейным борцом.

Товарищи! Демонстрируйте перед польским посольством вашей страны!

Посылайте туда ваши резолюции протеста. Примите самые крайние меры.

Революционный пролетариат не должен допустить, чтобы храбрые борцы за свободу и за Анархию пропадали в польских застенках. Лишь энергичное вмешательство трудящихся может спасти Махно.

С братским приветом,

Гр. Анар. Молодежи Варшавы» Р. П. (12).

Все на самом деле опасались, что Махно будет выдан России, и без труда можно было догадаться, какая судьба его там ожидает. «Крайние меры», которых требовали молодые польские анархисты, повлияли на польское общественное мнение, ставшее, наконец, более чувствительным и резко повернувшееся теперь в пользу обвиняемых. Болгарские анархисты также в открытую угрожали взорвать динамитом польские посольства и учреждения во всем мире.

В этих условиях судебный процесс прошел благоприятно для Махно и других обвиняемых. Оказалось, что секретная польская полиция манипулировала также Красновольским, и что обвинение не располагает достаточными доказательствами. Махно блестяще выступил и разбил в пух и прах все презумпции: суд был вынужден оправдать обвиняемых. Выпущенный на свободу почти через месяц после оправдания, Махно получил разрешение на пребывание в районе Познани, затем - на выезд в Данциг (теперь Гданьск), в то время свободный город, находившийся под прусским управлением.

Преследование со стороны большевистских агентов на этом не закончилось. Они вступили в контакт с Махно под видом представителей русской внешней торговли и предложили ему вернуться в Россию с торжественной гарантией советского посольства в Германии относительно безопасности и сохранения жизни тех, кто вернется с ним. Махно им ответил, что не может принять никакого решения, не повстречавшись до этого со своими друзьями Волиным, Аршиновым, Роккером и Беркманом, находящимися в Берлине. Тогда ему предложили поехать туда; он согласился, решив, что сможет таким образом оказаться в Берлине, где он будет в большей безопасности. Он выехал с одним верным другом на машине в сопровождении двух большевиков; незадолго до германской границы, его друг заявил водителю, что Махно в Берлине не будет разговаривать ни с кем, кроме советского посла Крестинского, и только в частном доме, а не в здании, контролируемом советской администрацией. Видя, что их план похищения раскрыт, большевистские агенты повернули обратно, затем, несколько дней спустя, донесли на Махно прусской полиции. Вначале его посадили в тюрьму, затем, ввиду ухудшения состояния здоровья, поместили под наблюдением в госпиталь (13). Благодаря немецким анархистам, он вскоре оттуда бежал и постарался добраться до Берлина, города, где он был бы в большей безопасности, с одной стороны, и где находились многочисленные анархисты, с другой. Именно в это время случился инцидент с анархистом Волиным, который получил 24 ноября 1922 г. 75 долларов от украинского анархиста из Соединенных Штатов Карпука, чтобы раздобыть фальшивый паспорт для Махно. Не очень практичный и имевший на содержании жену и пятерых детей, Волин потратил деньги на свои собственные нужды; поэтому не мог достать необходимые документы: он отправил на место одного немецкого анархиста-индивидуалиста из Гамбурга, который находился на нелегальном положении и должен был сам также направиться в Берлин. Этот особый «посредник» располагал суммой в 300 золотых марок, но по неосторожности отдал их в качестве аванса моряку, который взялся доставить их морем на своем катере до порта Шецин (14) на немецкой территории. Моряк поспешил прогулять деньги в следующую же ночь, затем отказался от своего обещания. Махно, находившемуся уже сорок дней в Данциге на нелегальном положении, надоели эти проволочки, и он решил перейти немецкую границу пешком в сопровождении одного немецкого товарища, взяв с собой заодно не очень расторопного «посредника (15)». Переход удался, и Махно, наконец, оказался в Берлине среди находившихся там русских товарищей и других анархистов: Рудольфа Роккера, Уго Феделли, Александра Беркмана и других. Там также он не был в безопасности, немцы могли вменить ему в вину направленную против них деятельность в 1918 г. на Украине. Русский анархист Давид Поляков, живший во Франции, отправился в Берлин и в апреле 1925 г. привез Нестора Махно в Париж, где в принципе украинскому вождю было больше нечего опасаться со стороны официальных властей.

¹ Советская Украина. Четыре года войны и блокады. Сборник официальных документов из украинских красных книг. Берлин, 1922, стр. 91 (на французском языке), и Документы внешней политики СССР. Москва, 1960, т. IV. стр. 364

² Там же, стр. 92.

³ Там же, стр. 435-436.

⁴ По-французски, стр. 98-99.

⁶ Следует отмстить, что до 1991 г. соседние с СССР страны - Финляндия, Турция, шахский Иран и, разумеется, страны-сателлиты, выдавали, попирая все «нормы» международного права, всех советских граждан.

⁷ Советская Украина, цит. соч., стр. 123-125.

⁸ Там же, стр. 123-125.

⁹ Аршинов и Волин, «Махно перед польским судом», статья, напечатанная в русском анархистском еженедельнике в Нью-Йорке. Американские известия, 28 ноября 1923 г., том VI, № 102, стр. 2.

¹⁰ Там же.

¹¹ Письмо Махно Жану Граву от 12 января 1927 г., хранящееся во Французском Институте Социальной Истории.

¹² В ж. Волна, Детройт. № 45, сентябрь 1923, стр. 45-46.

¹³ Письмо Махно Жану Граву, op. cit.

¹⁴ Порт находился тогда в Восточной Пруссии, в настоящее время, после ее исчезновения, Щецин принадлежит Польше.

¹⁵ Н.Махно. По поводу «объяснений» Волина. Париж, 1929, стр. 12-14.